Легендарные лошади

Андалузская лошадь

Altair

Amira

Tormenta

Zaldia

Буцефал

Содержание

Пролог

Турция - Захария

Знание бесценно.

Я чисто выбрит и одет в европейскую одежду, так что никто не узнает во мне новый и улучшенный вариант брата Захарии, скромного коптского монаха…

Со времени моего побега из Египта, который стал возможным благодаря краже денег у Лейлы, этой тупой невежественной студентки, которая все же как-то умудрилась меня обхитрить, я не переставал размышлять. Я был ослеплен жадностью, я взял деньги и оставил объект, который был намного более ценным… Ярость грызет меня, как голодная крыса!

Когда я понял, что объект, который я должен был передать Ганнибалу, все еще находится у Лейлы и ее американского друга, мне стало ясно, что я не смогу показаться моему покровителю, не подвергнув свою жизнь опасности. Я не выполнил задание. Моим единственным выходом был побег. Позже я узнал из газет, что в самом безопасном месте в Каире, Египетском музее, была совершена таинственная кража. Очевидно, Ганнибалу удалось достать драгоценный фрагмент без моей помощи. Хотел бы я понять, почему этот человек, у которого уже есть все: богатство, власть и слава, так одержим этим несчастным треугольным куском металла с символами.

Я знаю, как выглядит этот фрагмент, потому что Ганнибал послал мне фотографию похожего фрагмента, прежде чем поручить мне забрать его у Лейлы. Я чувствую, что могу вернуть уважение Ганнибала, если предоставлю ему ценную информацию, которой ему не хватает. И я собираюсь добыть эту информацию…

Когда я готовился стать монахом, я жил и учился в разных монастырях по всему миру. Через много лет я вернулся в Анатолию, в восточной части Турции. Там в разные времена жили разные народы: семитские, тюркские, романские, лидийские, хетты, греки, персы, арабы и так далее. Именно персы назвали этот регион Каппадокией, что в переводе

означает «страна прекрасных лошадей». Пейзажи в этой местности напоминают лунные — настолько сверхъестественно они выглядят. Перед моим мысленным взором мелькают воспоминания о моем первом приезде. Долина, усеянная вулканическими скалами в виде конусов из базальта и туфа, которые называют «дымовыми трубами фей». Склоны скалистой горы, возвышающейся почти на тысячу метров над Гёреме, затем длинный узкий каньон, спрятанный между двумя утесами, на которых плотно стоят дома и церкви, врезанные в скалы и выкрашенные в яркие цвета. Я также вспоминаю огромный подземный город, в котором я испытал что-то вроде клаустрофобии. Я делаю глубокий вдох в надежде прогнать этот рой воспоминаний и сконцентрироваться на моей цели. Мне нужно добраться до Yüksek Kilise — храма, расположенного высоко в горах, где я однажды служил переписчиком...

Я карабкаюсь по ступенькам, которые вырубили в скале преследуемые христианские отшельники в четвертом веке, и наконец добираюсь до пещеры, расположенной на пологом склоне горы. Это убежище когда-то было крупным православным монастырем, но потом его покинули, выбрав здание в низине, поскольку до него было очень трудно добираться. Что случилось с упорством первых монахов, которые прорубили в этой горе комнату, ставшую трапезной, вентиляционные шахты, а также кельи, похожие на соты, для этого разраставшегося сообщества? Они также вырубили тоннели, которые можно было использовать для бегства в случае нападения. Они собрали и систематизировали дощечки и свитки, принесенные беглецами, и создали огромную библиотеку. Именно здесь, в этой забытой библиотеке, скрытой от посторонних глаз, я и надеюсь найти то, что мне нужно. Мои руки немного дрожат, когда я отодвигаю защитный барьер, загораживающий вход в пещеру.

Я прохожу по пустынным коридорам, сопровождаемый только эхом моих шагов. Все, что монахи сочли слишком тяжелым или ненужным, они оставили здесь. Ну вот я и в библиотеке. Помню, как я сидел за этим каменным столом с восковой свечой и пребывал в отчаянии от стоящей передо мной задачи. Чтобы испытать мою веру и самоотречение, мне дали задание переписать второстепенные сочинения. Я не понимал смысла того, что переписывал, потому что оригинальный пергамент рассыпался, а отец-настоятель строго потребовал сохранить все древние символы. Сжав зубы, я копировал непонятные слова, которые поражали меня своим безумным содержанием.

Какой-то грек, который утверждал, что он был солдатом в четвертом веке до нашей эры, рассказывал невероятную историю своего побега откуда-то с границы с Индией. Он говорил о проклятии, наложенном на него из-за его секретной миссии, и об одержимости звездой Зевса, которая постепенно начала поглощать его печень и мозг. В середине пергамента был едва различимый рисунок, который было очень трудно копировать, словно кто-то нацарапал его в большой спешке, чтобы скрыть под ним что-то другое. Я делал копию старого пергамента всю ночь. На рассвете, надеясь получить хоть какое-то подобие признания, я вручил плод своего труда брату-библиотекарю, который рассеянно кивнул, свернул мой пергамент и положил его в нижнюю часть ниши, в раздел второстепенных сочинений.

Как я и рассчитывал, из библиотеки вывезли только писания святых и так называемые первостепенные сочинения. Мое сердце начинает бешено колотиться, когда я приближаюсь к архивам в нижней части ниши. Встав на колени, я лихорадочно роюсь в свитках, открывая их и отбрасывая бесполезные копии, сделанные послушниками за многие годы. Вот она! Моя копия все еще нетронута, даже чернила почти не поблекли. Я чувствую, как в висках стучит кровь, глядя на рисунок в центре пергамента. Это треугольник с разбитым основанием, покрытый греческими буквами и странными символами, очень похожий на треугольник с фотографии, которую мне прислал Ганнибал!

Читая текст копии, я не могу удержаться от смеха. В последнем предложении говорится, что солдат доверил жрецам Зевса охранять то, что принадлежит Зевсу. Люди настолько слабы и беспомощны перед могуществом богов, которым они наделили их сами… Теперь я получил власть над Ганнибалом, потому что у меня есть ключ к новому фрагменту звезды Зевса!

Знание поистине бесценно…

- 1 -

Страна Басков, Надя

Я никогда раньше не видела океан. Сидя на высоком утесе, я наблюдаю, как волны разбиваются о скалы, превращаясь в белую пену. Я слышу их упрямый рев и чувствую, как морской бриз треплет мои волосы, а на моих губах появляются соленые капельки. Я раскидываю руки и всем телом впитываю природу; я смеюсь, как галдящие чайки, которые кружат над волнами. Может, я смогу взлететь и парить высоко в небе, как птица, борясь с ветром, а потом нырну в воду, чтобы поймать клювом неудачливую рыбу-жертву.

— Надя! Иди помоги мне!

Я жадно облизываю губы, прежде чем уйти с края утеса. Отец сердито сверлит меня взглядом, словно говоря «мы здесь не для того, чтобы развлекаться». Но я правда хотела насладиться наблюдением за океаном, хотела бегать по верхушке утеса, танцевать среди голубых, как небо, цветов горечавки и солнечных нарциссов, сиреневых орхидей и ярких маков, и догонять разноцветных бабочек. Я даю себе обещание, что буду использовать каждую свободную минутку, чтобы ходить сюда и любоваться этими невероятными пейзажами. Я иду назад к взлетной полосе и частному самолету, который привез нас из России — меня, моего отца и наших лошадей.

Наш багаж и оборудование отца уже погружено на что-то вроде гольф-мобиля. Я смотрю, как он двигается по петляющей дорожке между скал, а потом исчезает за дубовой рощей, которая загораживает вид на берег. Интересно, где мы будем жить. Двое мужчин, прямых, как палки, стоят перед большой металлической дверью самолета, готовые открыть ее по сигналу моего отца. Отец дает мне две привязи; я поведу Мишку и Мышку, а он присмотрит за Zaldia.

И хотя перед посадкой им дали растительные седативные средства, после долгого перелета лошади могут непредсказуемо отреагировать на возвращение на твердую землю. По сигналу отца двое мужчин

открывают дверь, которая превращается в трап. Мы заходим и направляемся к обитым ящикам, где беспокойно ждут лошади. Я прикрепляю веревки к недоуздкам и вывожу близнецов Мишку и Мышку наружу, шепча им ободряющие слова. Они изучают новую обстановку при помощи глаз, ушей и ноздрей и, не почуяв никакой опасности, принимаются радостно пастись. Однако Zaldia требует больше заботы. Ему нужно, чтобы отец его уговаривал, шептал ему на ухо всякие слова, только после этого он соглашается перейти на платформу рядом с собой. Каждый мускул его сильного тела дрожит, голова поворачивается во все стороны, он настороженно изучает все вокруг.

Увидев спокойных Мишку и Мышку, он немного расслабляется. Zaldia делает несколько шагов по взлетной полосе и переходит на траву. Он трясет своей длинной волнистой гривой, так что становится видна его массивная шея. Его шкура, под которой скрываются сильные мышцы, сияет на солнце, как королевский наряд. Его изящная поступь подчеркивает благородство андалузской породы — гордой и сильной, но в то же время хрупкой.

— Господин Ткачев, самолету пора улетать, — вмешивается один из мужчин. — Нам нужно убрать лошадей. Если вы пойдете за нами, мы приведем вас к конюшням.

Отец кивает и, держа Zaldia на свободной привязи, идет следом за двумя мужчинами, по-прежнему прямыми, как палки. Я иду сзади с Мишкой и Мышкой по той дорожке, где ехал гольф-мобиль. Когда мы подходим к дубовой роще, я слышу глухой металлический звук закрывающейся двери самолета, который пугает лошадей. Я успокаиваю их и оглядываюсь назад. Самолет едет по взлетной полосе, делает разворот, а затем начинает с ревом набирать скорость. Он двигается по направлению к океану все быстрее и быстрее, прежде чем величественно оторваться от земли как раз перед краем утеса. Пилот прячет шасси в корпус, и металлическая птица взмывает в небо, исчезая из моего поля зрения за считаные секунды. У меня в груди все сжимается, и мне приходится сделать несколько глубоких вдохов. Я только что осознала, что мы приземлились в этой незнакомой местности и назад дороги нет. Надеюсь, у моего отца, который всегда так скрытен и молчалив, что сказал мне о нашем отъезде буквально за несколько часов, была важная причина уехать и оставить все позади…

- 2 -

Ого… Когда мы прошли сквозь дубовую рощу, перед нами предстала совершенно другая картина, которую не ожидаешь увидеть в таком диком месте. Как сказал старший из двух мужчин, это замок в неоготическом стиле; из него открывается вид на утес и на океан, на скалистом берегу которого он стоит, а его башни гордо возвышаются, словно бросая вызов небу, морю и ветру. Перед замком разбит геометрический сад во французском стиле, за которым хорошо ухаживают. Здесь есть увитые цветами ротонды и укромные уголки для тайных бесед, а также впечатляющий театр на открытом воздухе для публичных представлений. По моей спине пробегает холодок. Какой современный «лорд» мог бы жить в этом странном замке?

— Конюшни там, — говорит более молодой из мужчин, указывая в противоположном замку направлении.

Я отрываю взгляд от этого монументального замка и вижу площадку, загороженную высокими воротами из кованого железа: в центре площадки находится квадратная арена и школа верховой езды. Просторные загоны тянутся до самого конца площадки, где вокруг шорни и деревянного сарая расположено несколько стойл. Все выглядит очень чистым, ухоженным, идеальным… но я не вижу никаких следов лошадей!

Приближаясь к стойлам, я замечаю, что везде стоят высокие железные ограды. Ни автомобиль, ни пешеход не

сможет сюда попасть. Или выбраться отсюда… Несмотря на теплую весеннюю погоду, меня пробирает дрожь: у меня появляется гнетущее чувство одиночества, которое было бы более уместно в Краснокаменской исправительной колонии в Сибири. Неужели мы попали в позолоченную тюрьму? Ненавижу чувствовать себя в ловушке и ненавижу, когда у меня нет выбора. Почему мой отец, гордый и упрямый казак, молчит, как стена, и не может поговорить со мной? Почему он не может поделиться со мной своими мыслями и планами, не говоря уж о чувствах? Как могла моя мама, которая умерла при родах, жить с этим человеком, твердым, как гранит? Я в бешенстве. Я так долго сдерживалась. Мне хочется закричать и немедленно уйти из этого места. Но у меня нет крыльев, и я не могу улететь, а если я прыгну в океан, то несомненно разобьюсь о скалы внизу. Таким образом я ничего не добьюсь. У меня нет выбора, я должна молчать и следовать за отцом, пока не смогу покинуть гнездо…

Я покину мир цирка, где я выросла, несмотря на глубокую привязанность, которую я испытываю к моим дяде Василию и тете Ирине, — эти люди настолько же ласковы и веселы, насколько мой отец молчалив. После смерти моей мамы тетя Ирина уговорила брата оставить военную службу и присоединиться к ее цирку, чтобы воспитывать меня. Будучи хорошим казаком, папа посвятил себя лошадям и, по сути, общался только с ними. Он настолько отточил свой талант общения с лошадьми, что его репутация привлекала все больше и больше владельцев «сложных» лошадей, которых ему удавалось успокаивать и обучать.

Я научилась жонглировать, ходить по туго

натянутому канату над ареной, прыгать с одной трапеции на другую и вскакивать на бегущих лошадей под аплодисменты зрителей. Все это я научилась делать благодаря тяжелому труду, дисциплине и уверенности в моих партнерах, особенно лошадях. Думаю, что если бы я не была так счастлива проводить с ними время, у меня бы никогда не хватило сил сделать так, чтобы моя улыбка на сцене сияла столь же ярко, как блестки на моем костюме…

Я глажу по челке Мишку, который подошел и уткнулся носом мне в шею, и тут же подошла и его сестра-близнец Мышка. У лошадей очень редко рождаются близнецы, и очень часто в таких случаях выживает только один жеребенок. Мышка родилась

такой маленькой и хрупкой, что мы не знали, будет ли она жить. Но она стала расти и набирать вес, пока не догнала своего брата Мишку. Близнецы стараются перещеголять друг друга в покусывании меня, они щекочут меня, приглашая меня погладить их, и я не выдерживаю и смеюсь. Я испытываю внезапный прилив нежности к тете Ирине, которая говорила, что из-за их золотисто-каштановых грив и моей копны рыжих волос мы похожи на дерущихся белок! Я, наконец, расслабляюсь и по очереди обнимаю моих спутников. Неважно, что ждет нас впереди, пока они со мной рядом, все будет отлично, я уверена!

- 3 -

Наших лошадей поместили в загон, отец убрал принесенное оборудование в шорню, и мы сели в один из электрокаров, припаркованных под навесом.

— Ей очень легко управлять, — объясняет один из мужчин, нажимая на большую кнопку на панели управления, чтобы завести машину. — У этого рычага три позиции: вперед, стоп и назад. Первый раз мы поедем с вами, а потом вы будете сами ездить, куда захотите.

Меня удивляет то, как тихо работает электромобиль, а также молчаливость наших проводников. Поэтому, несмотря на желание задать тысячу вопросов, я решаю сосредоточиться на поездке к замку, где нас поселят в наши комнаты.

Мы проезжаем деревенские ландшафты, которые никак не назовешь урбанизированными, — высокие зубчатые утесы, болотистую местность, покрытую вереском и можжевельником, луга и перелески — и наконец прибываем к величественному замку из розовато-белого камня. Построенный напротив океана, он состоит из центрального здания и трех флигелей, каждый из которых увенчан покрытой шифером башенкой. Мы объезжем первые два флигеля и останавливаемся напротив входа в главное здание, под аркой, украшенной горгульями и страшными монстрами. Я едва удерживаюсь от содрогания и перевожу взгляд на парковку, заставленную плотными рядами машин.

— Пожалуйста, следуйте за нами…

Мы идем по лестнице, вырезанной из такого же камня, как стены, и оказываемся в главном зале, залитом солнечным светом из высоких окон.

— Слева находится часовня, впереди расположены библиотека и личные апартаменты господина Ганнибала, а справа от вас — крыло для гостей. Я провожу вас в ваши комнаты и покажу, где вы сможете отдохнуть и поесть.

Ага. Значит, мы гости некоего господина Ганнибала. Никогда раньше о нем не слышала. Надеюсь, что когда мы здесь устроимся, отец наконец скажет мне, что происходит! А пока что я иду за ними

по широкому коридору, оглядываясь назад на внушительную спиральную лестницу, которая ведет в личные комнаты, занимающие три этажа. В стеклянном куполе наверху отражаются перила, а на ступеньки падают лучи закатного солнца, образуя темные полосы на семейных портретах на стенах. Эта игра света и тени так завораживает, что я с трудом отрываю от нее взгляд. Сотрудники нашего хозяина синхронно открывают нам двери, и мы с отцом входим в приготовленное для нас помещение.

Первым делом я замечаю, что небольшое количество одежды, которую я поспешно запихнула в рюкзак, аккуратно сложено или повешено на плечики в один из шкафов. Я чувствую, что краснею, как

помидор, и быстро поворачиваюсь к окну. Мне ужасно неловко: кто-то сложил и убрал даже мое нижнее белье! Чтобы скрыть смущение, я широко открываю окна, и меня приветствуют крики чаек и пение океана. Я высовываюсь в окно: чудесно, моя комната нависает над пустотой, и из нее видно, как за волнами садится солнце.

До этого я знала только комфорт уютных, но невероятно безвкусных цирковых караванов, а теперь буду наслаждаться неожиданной роскошью комнаты в настоящем замке!

- 4 -

— Надя?

Ммм… Кто это зовет меня в столь ранний час?

— Надя, вставай! Завтрак будет подан в комнате за четвертой дверью справа.

Черт, мне снился такой хороший сон… Я отбрасываю толстое стеганое одеяло, обернутое вокруг меня, как шуба, и лениво потягиваюсь. Я спала как убитая! Я подхожу к окну, чтобы поздороваться с океаном, а потом натягиваю старые джинсы и толстовку и босиком иду на встречу с отцом.

Сюрприз! В столовой слева от отца сидит какой-то мужчина, повернувшийся спиной к свету, струящемуся из окон и заливающему всю

комнату. Мог бы меня предупредить! Я одета, как неряха, а мои волосы, наверное, похожи на гнездо неопытной вороны!

— Ongi etorri Euskal Herria! Добро пожаловать в Страну Басков, — переводит наш хозяин.

Какой потрясающий у него голос, такой серьезный и харизматичный… Я неуклюже приседаю, словно я на представлении в цирке, и наш хозяин смеется, но в его голосе не слышно веселья.

— Садись, босоногая принцесса.

Мало того, что я выгляжу, будто меня только что вытащили из постели, так еще и этот человек, который, как я понимаю, и есть господин Ганнибал, называет меня

босоногой принцессой. Давно я не чувствовала себя так неловко!

— Ну и ну, ты так выросла с нашей встречи в Москве… — продолжает он с оттенком ностальгии в голосе.

Я утыкаюсь в огромную чашку горячего шоколада, густого и бархатистого на вкус. Мне хочется исчезнуть в этой чашке под пристальным взглядом Ганнибала, который словно пытается прозондировать мою душу. Не помню, чтобы мы встречались! К счастью, отец отвлекает его внимание, спросив:

— Вы готовы?

Готовы? К чему готовы? Может, мне наконец скажут, почему отец привез нас в этот безумный замок с его

странным владельцем и чего он от нас хочет?

Все еще глядя вниз, я слышу звук отодвигаемого стула и легкий шелест одежды. Стук шагов по мраморным плиткам говорит мне, что Ганнибал уходит из столовой. Кое-что заставляет меня поднять голову: звук его шагов неравномерен. Вглядываясь через свисающие волосы вслед Ганнибалу, я замечаю, что он прихрамывает. Я быстро опускаю взгляд, когда он останавливается и разворачивается у двери.

— Встречаемся в загоне через полчаса.

В загоне? Я жду, пока звук его шагов почти стихнет вдали, а потом хмуро смотрю на отца и спрашиваю:

— Что-то я не видела здесь других лошадей, кроме наших! Значит, здесь нет «сложных» лошадей, которых должен переучивать Сергей-укротитель лошадей! Надеюсь, мы приехали сюда не для того, чтобы продать ему наших лошадей?!

— Нет, — коротко отвечает отец, вставая из-за стола.

— Так зачем же мы здесь? Откуда ты знаешь этого человека? Может, уже скажешь мне, что происходит?

— Мы научим его снова ездить верхом на лошади. Собирайся побыстрее, встретимся на парковке.

- 5 -

Я едва успеваю почистить зубы, заплести волосы и надеть кроссовки, как приезжает гольф-мобиль, чтобы отвезти нас к загону. Наш цирк каждый год устраивает в Москве представление на Новый год, но я не припоминаю, чтобы видела там Ганнибала. Наверное, я была совсем маленькой, если он меня помнит, а я его нет. В моей голове столько вопросов. Почему Ганнибалу нужны работники цирка, чтобы «научить его снова ездить верхом»? Судя по всему, он может ни в чем себе не отказывать и мог бы нанять лучших инструкторов по верховой езде в мире! И как это он «забыл», как ездить на лошади? Может быть, он хромает из-за несчастного случая во время поездки верхом? Страшного

несчастного случая, который привел к травме?

Ну вот опять. Мое воображение работает с немыслимой скоростью и рисует 10 000 возможных сценариев. Я ловлю себя на том, что сочувствую этому холодному и неприступному мужчине, которого совсем не знаю. Возможно, желание научиться ездить верхом — это просто причуда скучающего миллиардера. Может, он передумает и решит научиться прыгать с парашютом или вышивать! Я качаю головой и делаю глубокий вдох, чтобы избавиться от этих бредовых мыслей. Если бы отец мне все объяснил, мне бы не пришлось ломать голову, которая уже болит от этих волнений!

Ганнибал, прямой как палка, уже стоит перед загоном, на приличном расстоянии от ворот. Он полностью экипирован для верховой езды: на нем жокейская шапочка, куртка, бриджи и ботинки — все совсем новое. Я кривлю лицо при виде кнута, которым он постукивает по своему бедру, и шпор, сияющих на каблуках его ботинок. Хм… если он собирается ездить на наших лошадях, надеюсь, отец заставит его снять эти аксессуары. Или это сделаю я, клянусь!

Я удивлена, что Мишка и Мышка не толкутся перед воротами, напрашиваясь на то, чтобы их погладили по голове или чем-нибудь угостили. Они стоят в самом конце загона, позади Zaldia, который словно

удерживает и охраняет их, так же напряженно, как сам Ганнибал. Только когда он замечает отца и меня, Zaldia приветственно ржет и расслабляется. Он рысью несется к нам, но его быстро обгоняют близнецы, которые замедляют шаг только около забора. Я так рада их видеть. Не могу ничего с собой поделать. Я пролезаю под забором и иду поздороваться с ними. Я глажу их, а они обнюхивают мои карманы в поисках морковки, радостные, как маленькие щенки. Я успокаиваю их и подзываю Zaldia, но замечаю, что он колеблется, следя за Ганнибалом краем глаза, опасаясь этого незнакомца. Я поворачиваюсь к отцу и жду его указаний. Наверное, сейчас он скажет мне принести уздечку и седло, чтобы начать урок, но вместо этого он идет к воротам и говорит Ганнибалу:

— Оставьте кнут и шпоры и идите за мной.

Отлично. Отец справился с миссией «Избавиться от орудий пыток». Ганнибал выглядит погруженным в раздумья, словно в его голове идет какой-то фильм, но голос моего отца возвращает его к реальности. Он нервно проводит рукой по голове, выполняет просьбу отца и идет к воротам — вид у него при этом весьма беспокойный. Когда ворота загона закрываются, отец медленно идет к лошадям, а за ним следует Ганнибал, которого почти не видно, словно он использует отца как телохранителя. Zaldia делает шаг назад, прижимает уши и лягается, а потом легким галопом удаляется в дальнюю часть загона. Более

послушные близнецы медленно подходят к отцу.

— Это Мишка и Мышка, — говорит он Ганнибалу, показывая на левую и правую лошадь, соответственно.

Отец останавливается и кивает им. В ответ близнецы одновременно останавливаются и опускают одно колено на землю — так они кланяются во время представлений.

Я чуть не начинаю им аплодировать, но вижу, как напряжен Ганнибал. Он очень бледен, его челюсти крепко сжаты, и я подозреваю, что он с трудом себя сдерживает. Отец не обращает на него внимания. Он гладит лошадей по шеям, а потом зовет Ганнибала:

— Подойдите.

Но Ганнибал застыл, как статуя. До меня наконец доходит, что он боится лошадей, и этот страх его парализует. Я делаю знак отцу, и через некоторое время он кивает. Я решительно подхожу к лошадям и прошу Мишку отойти. Я опираюсь на плечо Мышки, говоря ей лечь на бок. Она изящно выполняет мою просьбу, я проскальзываю под ее ногами и ложусь вдоль ее живота. Я зову Мишку, и он ложится в такую же позу спиной ко мне.

— Молодцы, мои крошки, — благодарю я их.

Некоторое время мы лежим неподвижно — мне даже становится жарко — потом я обнимаю Мишку за шею и перекидываю ногу через его спину. Цокая языком, я

приказываю ему встать, а затем перекидываю и вторую ногу. Он медленно встает, я сжимаю его своими лодыжками, чтобы он пошел, и он легким галопом двигается вокруг Мышки, все еще лежащей на полу. Затем мы перепрыгиваем через нее. Она даже не вздрагивает. Я снова прошу Мишку пойти шагом, глажу его по шее и спускаюсь на землю. Я цокаю языком — теперь встает Мышка. Я глажу и ее, а потом поворачиваюсь к Ганнибалу, показывая на близнецов, стоящих по обе стороны от меня.

— Эти двое не причинят вам вреда, сэр. Можете подойти поближе, бояться нечего.

Успокоило ли его мое выступление? Убедит ли оно его подойти к лошадям?

- 6 -

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем Ганнибал делает вперед шаг, затем другой, но вдруг резко останавливается, когда Мишка трясет головой, чтобы отогнать муху. Я вспоминаю, как мне впервые пришлось подойти к тигру в цирке. Мне было пять лет, и при виде его зевающей зубастой пасти я каменела от страха, но мой дядя знал, как себя вести. Он почесал тигра за ухом и приказал ему лечь, чтобы он выглядел не таким огромным, а потом снова позвал меня:

— Давай же, Надя. Он не причинит тебе вреда! Скажи себе, что это просто большая кошка, которая хочет приласкаться.

Я преодолела свой страх и подошла к тигру. Я села рядом с ним и осторожно его погладила. Всего через несколько недель я уже ездила на тигре верхом и перепрыгивала через горящие обручи без страха. Это воспоминание вызывает у меня улыбку, хотя я не представляю, что могла бы сравнить наших лошадей с большими кошками, которые хотят приласкаться, и успокоить этим Ганнибала. Наверное, моя невольная улыбка все же помогла Ганнибалу, и он сделал еще несколько шагов вперед.

— Хорошо, а теперь протяните руки с раскрытыми ладонями.

Лошади медленно вытягивают шеи, тянутся кончиками носов к его

ладоням и осторожно нюхают их, а потом снова встают смирно.

— Можете погладить их по шее, если хотите. Они не шелохнутся.

Руки Ганнибала медленно опускаются по швам. Его щека начинает подергиваться от нервного тика, но тело остается неподвижным. Вдруг я слышу тихое жужжание, которое словно выводит Ганнибала из транса. Он задирает рукав куртки и бросает раздраженный взгляд на запястье. Я замечаю большой золотой браслет, украшенный мерцающими камнями; может быть, это бриллианты? Такое тщеславие сразу характеризует человека! Выражение лица Ганнибала меняется на наших глазах. Он хмурится, его глаза сужаются, и он отводит

взгляд. Затем его лицо расслабляется, и на губах появляется ухмылка, похожая на волчий оскал. Эта метаморфоза настолько тревожна, что я невольно вздрагиваю. Лошади, должно быть, чувствуют мое беспокойство и начинают шевелиться. Я быстро кладу руки им на шеи, и они успокаиваются. Я продолжаю наблюдать за Ганнибалом, который отошел на пару шагов назад. Я вижу, что он очень возбужден, и слышу, как он говорит:

— Я иду.

Он нажимает указательным пальцем на браслет, поворачивается к отцу и сообщает с горящими глазами:

— У меня… срочное дело. Я скоро вернусь. А пока чувствуйте себя как дома.

С этими словами он покидает нас, торопясь навстречу внедорожнику, который приближается на высокой скорости. Может быть, этот браслет и не признак тщеславия, может быть, это какое-то высокотехнологичное средство коммуникации, например, часы с подключением к интернету?

Отец прерывает мои размышления, кивая головой.

— Твое выступление было хорошей идеей, Надя. Но я думаю, этот человек еще нескоро сможет доверять лошадям…

— И они ему. Я не слишком беспокоюсь за Мишку и Мышку: они добрые и, пока я с ними рядом, все будет хорошо. Но вот Zaldia… мне кажется, он

чувствует негативную энергию, исходящую от этого человека, даже на расстоянии! — Думаешь, ты когда-нибудь сможешь сделать из них хорошую пару?

— Это вызов, который я решила принять…

- 7 -

Пока мы ждем возвращения Ганнибала, младший из его сотрудников, Филипе, предлагает отвезти нас «в город» за покупками, которые, разумеется, оплатит наш хозяин. Отец отказывается от этого предложения, предпочитая остаться с лошадьми, но я решаю воспользоваться случаем, чтобы выбраться из этой позолоченной тюрьмы. К тому же, надо признать, меня радует мысль о том, что я пойду за покупками для себя, а не просто буду сопровождать кого-то и помогать нести продукты для цирковой труппы.

Я не упускаю случая забросать Филипе вопросами во время нашей поездки.

— Вы давно работаете на господина Ганнибала?

По его озадаченному выражению лица, я понимаю, что он совсем не говорит по-русски, так что я повторяю свой вопрос на довольно сомнительном английском. Он отвечает на английском, но изъясняется на нем еще хуже, чем я.

— Один год.

Нам нелегко разговаривать, но мне удается узнать, что замок пустовал долгие годы, а Филипе и второй мужчина были наняты в качестве водителей для рабочих и садовников, которые ухаживали за владениями Ганнибала. Однако когда я пытаюсь выудить из него более личную информацию о Ганнибале,

Филипе мямлит и машет рукой, давая понять, что он ничего не знает или, скорее, не может мне ничего рассказать. Разочарованная, я откидываюсь на сидение и решаю, по крайней мере, насладиться пейзажами.

Побережье так красиво! Я вдыхаю терпкий запах трав и океана через открытое окно машины, а мои глаза наполняются цветом и светом. Это отвлекает меня от слишком пристального разглядывания невероятно учтивого Филипе… Я рада, что со мной поехал именно он; второй мужчина с непроизносимым именем Гарбиксо намного старше и не такой… приятный на вид. Ну хватит! Я не собираюсь тратить время на разглядывание бицепсов Филипе, или его бедер, которые так красиво

напрягаются каждый раз, когда он переключает передачи, или его каштановых кудрей, развевающихся на ветру, или его профиля с идеально прямым носом, или… Я буду рада, когда мы приедем в город!

На этом огромном морском курорте такие пробки и толпы людей, что я уже почти скучаю по своей тюрьме, где так тихо и уединенно! Филипе замечает мой ужас перед сотнями ярких магазинчиков, выстроившихся вдоль улиц, и на смеси английского, баскского и языка жестов предлагает отвести меня в более спокойный квартал. Я благодарно иду за ним по зигзагам улиц в старом квартале, пока мы не доходим до вымощенной булыжником площади, на которой растут тенистые тутовые деревья.

Здесь он заходит в небольшой тихий магазин, недолго беседует с менеджером по имени Галерия и оставляет меня с ней, ободряюще кивнув напоследок. Эта милая женщина измеряет меня с головы до ног, а потом приглашает посмотреть одежду. Я замечаю темно-фиолетовое платье с глубоким вырезом из шелковистого невесомого материала. Я беру его и прикладываю к себе, глядя в зеркало. Я… оно очень красивое… вот только кроссовки, выглядывающие из-под моих обтрепанных джинсов, все портят. Не очень стильно. Я торопливо кладу платье обратно на полку, чувствуя, как горят мои щеки; я бы никогда в жизни не осмелилась надеть такое. Вместо этого я смотрю на футболки и выбираю одну серую и одну черную. Я бы могла чередовать их с теми двумя или тремя, что привезла с собой. Возвращается Галерия, в ее руках куча плечиков с одеждой, которые она вешает на перекладину, а потом зовет меня. На полу стоят обувные коробки, заполненные разноцветными босоножками, балетками, сандалиями и туфлями на каблуках. От такого изобилия кружится голова! Я подхожу, провожу пальцами по плечикам и не могу ничего выбрать из всей этой одежды, которая для меня слишком женственная! Я качаю головой и подаю ей две футболки, которые до этого прижимала к груди. Я опускаю руку в карман и достаю деньги, но она энергично трясет головой. Она с улыбкой вздыхает, прежде чем положить футболки в пакет и вручить его мне. Мне так неудобно, когда я ухожу из магазина!

Я в полной растерянности. Филипе ждет снаружи. Он любезно берет у меня пластиковый пакет и дает мне взамен бумажный кулек.

— Carise? Вишня?

Кулек наполнен блестящими темно-красными вишнями. Они выглядят идеально спелыми и в другой ситуации я бы их проглотила, не задумываясь. Но я очень нервничаю и отказываюсь. Я чувствую его разочарование. Я не могу ни посмотреть Филипе в глаза, ни что-нибудь сказать ему, пока мы идем к машине. Во время обратной поездки я притворяюсь спящей. Господи, я безнадежна!

- 8 -

Что? Я и правда заснула? Мы уже в замке? Водительская дверь открыта, Филипе нет на месте. Я протираю глаза и выбираюсь из машины; передо мной терраса с небольшим столиком под тентом. Я оглядываюсь: никого нет. Я подхожу к столу. На столе легкий обед для одного человека. Интересно, где мой отец? Пока я жду, я наливаю большой стакан воды, а поскольку поблизости нет никого, кто бы сказал мне что делать, я начинаю есть сыр и вкусные фрукты, стоящие передо мной. Подкрепившись, я решаю пойти взглянуть на лошадей. Я соскучилась по ним!

Я, должно быть, многое пропустила, потому что увиденное меня обескураживает. Ганнибал уже вернулся и

сидит верхом на Мишке без седла! Он босиком, на нем только рубашка-поло и бриджи! Не веря своим глазам, я иду к загону, но отец показывает жестами, чтобы я уходила. О, я им мешаю? Я тихонько удаляюсь, наблюдая за Ганнибалом. Он сидит с абсолютно прямой спиной, вцепившись руками в гриву Мишке, который столь же неподвижен, как и его наездник. Ганнибал смотрит вдаль, его грудь поднимается и опускается в таком ритме, что становится очевидно: он заставляет себя дышать очень медленно.

Отец мягко с ним разговаривает. Не знаю, что он говорит, но вижу, что Ганнибал кивает в ответ. Мишка начинает медленно шагать. Руки наездника бешено тянут его за гриву, словно это

поводья, но спокойный Мишка не выглядит раздраженным и продолжает ходить по кругу вокруг моего отца. Постепенно тело Ганнибала расслабляется. Он опускает руки и расслабляет таз, начиная двигаться вместе с лошадью, а не сопротивляться ей. Через некоторое время отец просит Мишку развернуться и пойти в другом направлении. Ноги Ганнибала снова напрягаются, его руки и пятки начинают подниматься. Но, успокоенный плавными движениями лошади и советами отца, он расслабляется.

Отец поздравляет его, но для него это пока недостаточно хорошо. Он просит Ганнибала отпустить гриву лошади и положить руки на голову. Ему приходится настоять на своем, прежде чем

Ганнибал соглашается, и когда этот робкий наездник кладет руки на голову и понимает, что лошадь не реагирует и продолжает послушно идти, страх на его лице сменяется приятным удивлением. Потом отец просит его сделать еще кое-что. Ганнибалу это явно не нравится, потому что он опускает руки и качает головой.

Отец останавливает Мишку и подходит к нему. Они недолго беседуют, и Ганнибал наконец сдается. Отец держит его за одну ногу, пока он наклоняется вперед, с недоверием и чуть ли не отвращением на лице, и обнимает лошадь за шею. Мишка, будучи послушным мальчиком, терпит это, и я вижу, как спина Ганнибала немного расслабляется. Потом отец снова просит Мишку

пойти, а сам идет рядом с ними, на несколько шагов впереди, и постепенно отпускает ногу Ганнибала. Ганнибал сначала замирает, потом приходит в себя и даже позволяет лошади пойти кругом, не сопротивляясь. Но поскольку отец намеренно не дал никаких указаний Мишке, он, как все хорошие лошади, решает пощипать травку и начинает переходить от одного пучка к другому. Ганнибал не решается пошевелиться, пока отец не начинает смеяться, говоря своему ученику, что тот может проснуться и даже слезть с лошади, если хочет.

Я тихонько ускользаю, слыша обрывки разговора, в котором часто упоминаются слова «неподвижный», «дышать», «уверенность», «упорство», «цель» и

Zaldia. Если цель Ганнибала — быстро научиться ездить и управлять такой лошадью, как Zaldia, ему действительно надо расслабиться.

Я ищу Мышку и Zaldia. А, они в своих загонах, как можно дальше от Мишки. Наверное, отец убрал их подальше, чтобы они не помешали новому партнерству Мишки и Ганнибала. Обе лошади спокойно пасутся, и кажется, что Zaldia начинает расслабляться в новой обстановке. Это меня по-настоящему радует. Он вытягивает свою мощную шею, нюхая соленый воздух, и трясет гривой. Я вижу, как играют его мышцы, когда он делает несколько шагов по направлению к океану. В нем сочетаются сила и грация. Он поистине великолепен. Кто бы узнал в нем раненого и

истощенного дикого жеребца, которого мы взяли несколько лет назад и который так злобно и бешено себя вел?

- 9 -

Мы были на гастролях с цирком в Западной Сибири. Нам сказали, что в Кулундинской степи, между Обью, Иртышом и Казахстаном, есть племенная ферма, где разводят чистокровных испанских лошадей. Дяде Василию удалось убедить отца купить новых лошадей, чтобы сделать выступление еще более зрелищным. Они выбрали изящную андалузскую лошадь с ее гордой поступью и врожденным способностям к пиаффе и выездке. Их деликатные губы свидетельствуют о том, что они станут великолепными послушными лошадями, если их дрессировать и правильно с ними обращаться. Их также часто используют в кино, где высоко ценится их поведение и хороший темперамент. Это надежные и смелые

лошади, у них приятный характер и, если их приучить, они с удовольствием будут гордо расхаживать по кругу арены к восторгу зрителей.

Итак, мы поехали на эту ферму, где ее хозяин по имени Ваня с длинными сальными волосами и хитрым выражением лица предложил нам четыре жеребенка по разумной цене. Они стояли в узких стойлах в темном ангаре из листового металла. Отец поморщился, увидев, какими худыми и подавленными они были, и собирался уйти, когда дядя Василий, прирожденный дипломат, попросил посмотреть на них при свете дня и в движении.

Хмурый отец качал головой, глядя на неуклюжих, истощенных и напуганных животных, которых

тащил за привязь и шпынял грубый Ваня. Он пробормотал дяде «нет» и повернулся, чтобы уйти, как вдруг мы услышали ужасный грохот, доносившийся из дальней части ангара. Бешеное ржание сопровождалось ударами по листовому металлу, так что все здание сотрясалось. Разозленный Ваня передал привязи дяде Василию и побежал к ангару.

— Zaldia, ах ты, поганец! Я тебя проучу!

Отец пошел за ним, а я бежала сзади так быстро, как могла на своих маленьких ножках. Ваня взял кнут и безжалостно хлестал серого жеребца в стойле, который бил копытами по металлическим стенам и пытался освободиться от сковывавших его веревок. Бедный конь был

покрыт рубцами и кровоподтеками, его глаза были белыми от гнева, а в углах губ пенилась слюна. Отец набросился на Ваню и вырвал у него кнут, а потом ударил его кулаком прямо в лицо. Лежа в пыли и потирая нос, этот человек недоверчиво спросил:

— Но как, черт побери, я продам это животное, если я его не укрощу?

Отец поднял кнут, собираясь наказать Ваню так же, как тот наказывал бедного жеребца, но я закричала:

— Нет! Прекрати, прекрати, умоляю!

Отец уставился на меня, словно я была инопланетянином, его лицо было бордовым, как свекла, и он выглядел почти таким же

взбешенным, как несчастный конь. Казалось, прошла целая вечность, пока он выпустил кнут и начал энергично тереть лицо, словно пытался стереть остатки гнева, охватившего его. Потом он вытащил из кармана пачку банкнот, перемотанных резинкой, и бросил их Ване, который закрыл лицо руками, опасаясь новых ударов.

— Я заберу жеребят и коня по одной цене. Молитесь Богу, чтобы наши пути больше не пересекались.

Я всегда испытывала к отцу смесь страха и уважения. Я полюбила его, когда поняла, что он способен сострадать лошадям, и увидела, как терпеливо он ухаживает за ними и, что самое важное, завоевывает их доверие.

Было нелегко поместить лошадей в трейлер на ферме. Жеребята, которых напоили, успокоили ласковыми словами, погладили и угостили морковкой, наконец взошли по трапу. Оставалось только заманить внутрь Zaldia.

Хотя дядя Василий имел опыт выращивания тигров, его напугал бешеный нрав Zaldia, и он не подпускал меня к стойлу.

— Зря ты берешь его, Сергей. Это дикий зверь, его невозможно укротить. Он убьет нас, прежде чем мы сможем к нему приблизиться.

Жеребец, сдерживаемый веревками, наблюдал за нами краем глаза, его тело била нервная дрожь, а мускулы были напряжены, как натянутая стрела.

— Я не могу оставить его здесь, — сказал отец.

Он подошел к жеребцу, медленно, но решительно, с раскрытыми ладонями, и тихо сказал:

— Я не причиню тебе вреда, андалузиец. Давай я освобожу тебя от твоих пут.

Он продолжал бормотать успокаивающие слова, и музыка его голоса завораживала меня, как ханг, на котором играл мой двоюродный брат Игорь. Это такой круглый металлический барабан с выступом в центре и пятью углублениями вокруг, напоминающими отпечатки пальцев. Он совсем не похож на обычный барабан, по которому бьют палочками. Когда пальцы Игоря танцуют по

барабану, лежащему на его коленях, и гладят его, словно кошку, возникает проникновенная мелодия, состоящая из вибраций и звука. Когда Игорь играет на ханге у костра по вечерам, в голове возникает множество видений, подстегиваемых воображением. Ты закрываешь глаза, и перед твоим мысленным взором проносятся радостные или грустные картинки, а твои мысли качаются на теплых волнах моря или летят на шелковистых крыльях птиц. Негромко рычат тигры, вторя голосу из глубин времен, из тайного чрева земли.

Может быть, Zaldia слышит этот голос? Дрожащий и беспокойный, он позволяет отцу подойти, его уши нервно танцуют, ноздри дрожат. Однако когда ему кажется, что

человек подошел слишком близко, он дает это понять, скаля зубы и прижимая уши. Он начинает волноваться и при каждом шаге пытается избавиться от веревок, которые его сдерживают и впиваются ему в бока, и от тугого кожаного недоуздка, стягивающего его лоб и щеки и натирающего его голову и шею.

Отец останавливается и долго стоит, продолжая говорить. Затем он медленно достает из-за пояса длинный нож, направляя его на коня, который начинает беспокойно топать и биться о металлические стены. Тон отцовского голоса немного меняется, становясь более гортанным. Я не слышу слов, но вижу, как жеребец пытается повернуться и посмотреть отцу в лицо. Он перестает

биться о стены и стоит спокойно. Отец продолжает медленно приближаться. Быстрым и точным движением он перерезает веревку, сдерживающую коня. Он быстро отходит назад, потому что конь начинает метаться, лягаясь и подпрыгивая, как овца, не имея возможности встать на дыбы и убежать.

Отец ждет, пока лошадь успокоится, и продолжает нараспев произносить успокаивающие слова. Вскоре грудь Zaldia, вздымающаяся и опускающаяся, как аккордеон, начинает двигаться медленнее, и он ступает своими свободными ногами на грязную подстилку, не веря в свободу. Он пытается избавиться от недоуздка, но быстро понимает, что не сможет сделать это в одиночку. Тогда он пристально

смотрит на отца, а затем отходит в сторону, чтобы дать ему пройти. Отец входит, встает сбоку от лошади, избегая любого контакта, и перерезает оставшиеся веревки, а затем отходит в угол стойла. Zaldia, наконец-то свободный, трясет головой и долго ржет, а потом встает перед отцом на дыбы. Мое сердце на мгновение перестает биться. Я чувствую, как мое плечо сжимает рука дяди Василия. Неужели он был прав? Неужели жеребец затопчет отца, чтобы наказать его за то, что он человек?

Кажется, будто Zaldia стоит так целую вечность, но вот он встает на четыре ноги и покидает свою металлическую тюрьму. Опьяненный свободой, он скачет галопом, кружится, лягается и встает на дыбы, а

потом убегает в степь и исчезает за холмом. Я смотрю на улыбающегося отца, который следит за маленьким пятнышком вдали, вскоре исчезающим из вида. Его словно подменили. Он украдкой вытирает глаза.

Василий хлопает меня по плечу. Я смотрю на него: на его лице написана смесь радости и облегчения. Для моего отца спасение этого пострадавшего жеребца словно бы стало решением всех проблем на свете, компенсацией всех потерь, и возродило в нем желание жить и надежду.

- 10 -

Обратный путь по ухабистым дорогам Кулундинской степи с четырьмя жеребятами в трейлере прошел в молчании, потому что никто из нас не хотел разрушить то чувство, которое возникло у всех после освобождения Zaldia. Время от времени жеребята нюхали ветер, по-своему комментировали пейзаж, удивленно ржали, почуяв новые запахи, слушали, как бормочет ветер в высокой пшенице на черной земле, перекликались с парящими в небе ястребами и сайгаками, бегающими между каштановыми деревьями в своих летних нарядах. Вдруг они стали дружно ржать громче. Они издавали пронзительное повторяющееся ржание, будто увидели красивое пастбище или заметили товарища. Дядя Василий

инстинктивно посмотрел в зеркало заднего вида и на его лице появилось очень удивленное выражение. Он замедлил ход и припарковался на обочине, а потом посмотрел на отца. Отец дремал и не мог понять, почему мы остановились.

— Выходи, Сергей! У нас гости!

Озадаченный отец потер лицо руками, чтобы проснуться, и, ворча на Василия, открыл дверь. Но как только он увидел гостя, то сразу перестал ворчать. Это был Zaldia! Должно быть, он бежал за нами. Был ли он вожаком и хотел защитить жеребят или ему просто нужна была компания?

— Надя, возьми пакет с морковью и иди сюда, — прошептал он.

Zaldia спрятался за деревьями и следил за нашими движениями. Отец вытащил большую морковку и подошел к каштановым деревьям, остановившись на почтительном расстоянии от жеребца. Он протянул ему морковку и начал подзывать его ободряющим голосом. Жеребец стал нюхать ее с раскрытыми губами и раздувающимися ноздрями. Он фыркал от жадности и любопытства и топтался за деревьями, не решаясь выйти. Жеребята в трейлере разволновались и начали призывать своего друга радостным ржанием. Но Zaldia все еще стоял в засаде. Тогда отец положил морковку на землю и отошел на несколько шагов назад, продолжая звать жеребца и держа руки по швам с раскрытыми ладонями. Поколебавшись одно мгновение, Zaldia вышел из-за деревьев, двигаясь сначала из стороны в сторону, затем рванул вперед, взял морковку и снова спрятался за деревьями. Отец взял из моего пакета вторую морковку и подошел на несколько шагов ближе. Пакет был такой тяжелый, что я решила поставить его на землю и сесть рядом. Отец продолжал разговаривать с Zaldia, пытаясь понравиться ему и подойти как можно ближе. Конь танцевал, колебался, подошел и взял морковку из рук отца, потом снова отошел назад и начал кружить на месте. Съев вторую половину морковки, он отошел назад, потоптался и устремился ко мне. Точнее, к открытому пакету с морковкой, стоявшему рядом.

— Не делай резких движений, Надя, — сказал отец, и я почувствовала легкое беспокойство в его голосе.

Я не шевелилась, и Zaldia приблизился к пакету и от души наелся сладкой сочной моркови. Случилось ли это потому, что я была для него словно половина человека, и он боялся меня лишь наполовину? Как бы там ни было, я не боялась, а только чувствовала жалость к этой несчастной раненой лошади. Я ласково разговаривала с жеребцом, а потом, несмотря на риск его напугать, протянула к нему свою руку и погладила его шею в том месте, где не было ран. Он вздрогнул, но не отошел.

Вдруг раздался скрип, от которого мы оба подпрыгнули на месте, и на секунду я испугалась, что Zaldia убежит. Он насторожился и отошел на шаг назад. Дядя Василий открыл дверь и разговаривал с моим отцом.

— Очень медленно иди с пакетом к трейлеру, — сказал отец.

Я медленно поднялась, чувствуя, что Zaldia беспокойно дрожит, но он все же не убегал. Я пошла к трейлеру, инстинктивно оставляя за собой то одну, то другую морковку, как Гензель и Гретель с их хлебными крошками. Zaldia разочарованно заржал, отказываясь последовать за мной. Только когда я забралась в машину и мы медленно поехали, Zaldia решился

пожевать «морковные крошки». Сопровождаемый ободряющим ржанием жеребят, он следовал за нами до лагеря и присоединился к другим лошадям в загоне. Так у нас появился конь и четыре жеребенка, которым пришлось учиться всему с самого начала, в том числе и любви…

Отец посвящал огромное количество времени и энергии воспитанию Zaldia, он постепенно тренировал его и завоевывал его доверие и уважение. Думаю, иногда я ревновала, потому что отец проводил с ним больше времени, чем со мной. Связь между ними была такой прочной, что для других уже не было места. Глядя на них, идущих бок о бок с безупречной осанкой, я вижу идеальную пару, в которой каждый знает другого

так хорошо, что они могут общаться без слов. Иногда мне кажется, что именно Zaldia «вылечил» моего отца через несколько лет после смерти мамы. Несмотря на то, что он был признанным вожаком цирковых лошадей, Zaldia был по-своему верен отцу. Никто бы не поверил, что Zaldia будет когда-либо слушаться человека; у него были веские причины ненавидеть людей.

Я нашла утешение в том, что отец отдалился от меня, когда занимался с Zaldia, потому что это означало, что моим делом теперь стало обучение жеребят! Они были такими милыми, послушными и игривыми и так быстро учились, что мы очень скоро стали выпускать их на арену, и публика была в восторге. Zaldia внимательно наблюдал за

нами, когда мы репетировали снаружи, и издалека учился строить отношения, которые возможны с заботливыми людьми. В один прекрасный день, к огромному удивлению отца, он перепрыгнул через забор и присоединился к нам!

- 11 -

Мне совсем не хочется вставать. Ганнибал делает большие успехи. Он уверенно чувствует себя на любой скорости, хотя предпочитает ездить на Мишке и Мышке с седлом. От меня нет никакой пользы, потому что он работает только с отцом. Отец уже два дня пребывает в плохом настроении, с тех пор, как мы увидели Ганнибала на арене ранним утром: он сидел на Мышке, с седлом и уздечкой, и хлестал ее кнутом, как безумец, чтоб заставить ее слушаться.

— Я запрещаю вам бить моих лошадей! Вы так ничему и не научились? — прогремел голос отца. Он подбежал к Ганнибалу, вырвал у него кнут и заставил его спешиться. — Лошадь никогда не станет вас

слушаться, если вы будете применять жестокость. Я сейчас же уезжаю и забираю лошадей!

Я не видела продолжения их стычки, потому что побежала к Мышке, чтобы увести ее подальше от этого ужасного человека. Но, видимо, Ганнибал нашел способ переубедить отца, потому что мы все еще торчим в этом проклятом замке. Сегодня он должен кататься на Zaldia, но я думаю, урок придется отложить из-за ненастной погоды. Небо забыло, что ему положено быть голубым, и меняет один мрачный оттенок серо-черного на другой, деревья гнутся под силой ветра, а дождь заливает все вокруг, что совсем не улучшает мое настроение.

Я сдаюсь и вылезаю из-под одеяла, чтобы вытянуть ноги. Я хотела прогуляться вдоль утеса в солнечную погоду, но дождь внес свои коррективы, так что я решаю воспользоваться возможностью изучить замок изнутри. Один из сотрудников, тот, у которого непроизносимое имя, кажется, упоминал библиотеку. Поскольку мы всегда в дороге, у нас редко получается брать книги в библиотеке. Не считая старых учебников, истрепанных поколениями цирковых детей, я не очень-то много читала! Я двигаюсь по направлению к холлу, не видя ни души. Я кричу:

— Эй… Есть кто-нибудь?

В ответ я слышу только эхо собственного

голоса. Ну и ладно. Я немного колеблюсь, прежде чем подняться по спиральной лестнице. На этот раз свет, проникающий через стеклянный купол, не отражается на всех поверхностях. Серо-фиолетовый свет омрачает семейные портреты, а глаза давно ушедших людей преследуют меня, словно привидения. Я начинаю жалеть, что вторглась в мир Ганнибала. Чем выше я поднимаюсь, тем более современной становится одежда на портретах. Но что это? Коллекция портретов вдруг обрывается. Я смотрю на последнюю картину. На ней изображена семья из четырех человек, одетых в стиле 1970-х или 1980-х годов. Все они улыбаются, кроме мальчика с каштановыми волосами, которому на вид 6 или 7 лет. Я более внимательно приглядываюсь к его лицу: похоже, это сам Ганнибал. Может быть, это из-за того, что фотография уже старая, но кажется, что у него разноцветные глаза: один голубой, другой коричневый. А я думала, что оба глаза у Ганнибала стального голубого цвета. Выражение его лица меня почему-то беспокоит, поэтому я перевожу взгляд на младшего мальчика со светлыми волосами, гордо стоящего рядом. Может быть, это его младший брат? Почему коллекция портретов прерывается?

Зная, что не найду ответов на эти вопросы, я продолжаю идти вверх, пока не дохожу до конца лестницы. Я слышу, как барабанит дождь по стеклянному куполу. Облака несутся с бешеной скоростью, отбрасывая движущиеся тени на стенах и безупречно натертом паркете бледного оттенка. Я на мгновение закрываю глаза и вдыхаю новые запахи воска, дерева и кожи. Сконцентрировавшись, я различаю запах бумаги, такой же, как у старых учебников. Я улыбаюсь и открываю глаза: я попала в книжное царство!

Вдоль стен стоят стеллажи высотой от 4 до 6 метров, заставленные книгами. Внизу у стеллажей расположена узкая рельса, а вверху есть ролик,

позволяющий передвигать деревянную лестницу. Слегка дрожащими руками я двигаю лестницу в сторону; она плавно скользит без малейшего скрипа. Трепеща от волнения, я поднимаюсь на одну ступеньку за другой и пожираю глазами золотые буквы на кожаных корешках книг, словно фильм на ускоренной перемотке вперед. Чтобы прочитать все книги в этой библиотеке, мне бы потребовалась целая жизнь! Я добираюсь до самого верха лестницы и оглядываю все эти бумажные сокровища. Я чувствую себя не властелином мира, а, скорее, капитаном корабля, стоящим на палубе и взирающим на свой ценный груз: универсальные знания!

Я осторожно беру одну из книг и утыкаюсь носом в

страницы, от которых исходит пьянящий сладкий запах. Если бы я могла остановить время, я бы заперлась здесь и прочла бы все эти книги одну за другой, от корки до корки, или положилась бы на волю случая, выбирая лишь те книги, что на меня смотрят! Внезапный шум возвращает меня к реальности, и я чуть не падаю с лестницы. Кто-то только что хлопнул входной дверью! Я поспешно кладу книгу на место и спускаюсь по лестнице, стараясь производить как можно меньше шума. Я сворачиваюсь клубочком в дальнем углу библиотеки, прижавшись к стеллажам, словно маленькая девочка, которая ждет, что ее наругают, и прислушиваюсь к приближающимся шагам.

Я узнаю голос старшего из сотрудников, разговаривающего с самим собой. Нет, судя по паузам в разговоре, он разговаривает с кем-то по телефону.

— Отлично, господин Ганнибал… Стамбул, срочно. Да, сэр, я этим займусь… Завтра в 10 утра…

Голос удаляется, двери открываются и закрываются, и снова воцаряется тишина. Уф! Я с облегчением откидываюсь на стеллаж. Вдруг пол начинает вращаться, и я проваливаюсь в темноту. Помогите!

- 12 -

Турция - Захария

Я договорился о встрече со своим старым другом Йылмазом на Kapalıçarşı, Большом базаре Стамбула — крупнейшем крытом рынке в мире. У меня с ним был кое-какой бизнес, я продавал ему некоторые подношения православных верующих, которые приходили в монастырь, чтобы обменять что-нибудь ненужное на обещание ничтожно малого кусочка рая. Иногда среди этого барахла попадались вещицы с высокой рыночной стоимостью. Их мог распознать только эксперт, а Йылмаз всегда предлагал самую лучшую цену. Несмотря на его хорошие манеры и благоразумие, могу ли я действительно называть другом кого-то, если наши отношения

сводятся к взаимной выгоде? Тем не менее, он один из немногих, кого я могу попросить о полностью конфиденциальной услуге, например, принять у себя в подсобном помещении человека, чье имя я не могу назвать.

Я назначил время встречи примерно на семь часов, за несколько минут до закрытия рынка. Он придет вовремя. Он не из тех, кто заблудится в лабиринте коридоров, проходов, дворов и пятидесяти восьми улиц под арками, украшенными синими, красными и зелеными плитками, где размещается более четырех тысяч магазинчиков. Он, Ганнибал, не будет обращать внимания на кричащих торговцев коврами и пойдет прямиком к «Старому базару» — самому старому и важному

караван-сараю, который расположен на пересечении всех этих коридоров. В мире антиквариата Йылмаз известен как «Белый волк». Йылмаз открывает плотную штору из дамаста, за которой скрывается подсобное помещение, где он может укрыться от взглядов и шума толпы. Он кивает посетителю и направляет его к удобной нише, где уже жду его я.

Я репетировал встречу много раз. Я не буду пытаться извиниться. Я не позволю своему голосу дрожать. Я не буду ему кланяться. Прошлое есть прошлое. Здесь и сейчас мы равны перед Богом торговли. Однако, когда я вижу этого человека перед собой, когда он ставит на стол кожаный портфель гораздо большего размера, чем тот, что я должен

был доставить Лейле, я чувствую, как сердце уходит в пятки, и невольно сглатываю. Он из тех людей, что одним своим присутствием заставляют слабых повиноваться и чувствовать себя словно на эшафоте от одного только взгляда. Я отвожу взгляд и протягиваю ему пергамент с исповедью греческого солдата и рисунком фрагмента Звезды Зевса. Он осторожно разворачивает пергамент и изучает его с ничего не выражающим лицом. Затем он снова сворачивает его и пристально смотрит на меня.

— Итак, Захария, эта рукопись не указала тебе на местонахождение Храма Зевса, жрецам которого этот солдат, по всей видимости, вручил фрагмент звезды?

— Нет.

Я попытался восстановить путь солдата, внимательно изучая архивы персидских и эллинистических археологических находок и разглядывая древние топографические карты мира индийцев, персов и греков. Однако я понял, что за короткое время ни к чему не приду — по крайней мере, в одиночку и без досконального знания всех подробностей этого дела о Звезде Зевса. Поэтому я решил продать Ганнибалу этот документ, который может привести его к фрагменту звезды, и отказаться от прибыли, более значительной, но намного менее вероятной.

Ганнибал качает головой, услышав мой отрицательный ответ, а

затем встает и кладет пергамент во внутренний карман своей куртки.

— Тогда ты мне больше не нужен, — говорит он, направляя на меня пистолет с глушителем. — Я бы пощадил тебя, если бы ты не предал меня в первый раз.

Я слышу приглушенный свист и чувствую, как по груди разливается нестерпимая боль. Я вижу, как закутанная фигура Ганнибала скрывается за шторой, и он тихо произносит:

— Йылмаз, мой друг, оставь деньги себе на расходы за уборку.

Понимая, что я умираю в агонии в луже собственной крови, совсем один в этой нише моего «друга», после того, как ошибочно

поверил, что мы с Ганнибалом равны в бизнесе, я из последних сил хватаю свой мобильный телефон. Немеющими пальцами я выбираю фотографию пергамента, которую сделал, чтобы тайком продолжить его изучение, и отправляю ее человеку, про которого я бы в последнюю очередь подумал как про союзника: египтянке Лейле. И вот дело сделано, телефон выпадает из моих онемевших рук, и я теряю сознание, но улыбаюсь демонам, пришедшим за мной. Ганнибал, ты об этом пожалеешь...

- 13 -

Египет - Лейла

— Ну, habibti, вы с Джоном уже назначили дату свадьбы? Ай!

Я слишком резко потянула за полоску с сахарным воском, приклеенную к бедру миссис Арфауи. Так ей и надо! С тех пор как тетя Вадиха проговорилась про моего бойфренда, клиентки салона красоты Sweet Kiss донимают меня, как назойливые мухи. Им, что, больше не к кому поприставать? К тому же о свадьбе речи нет. Джон еще даже не познакомил меня со своими родителями… Конечно, они живут в Сиэттле, довольно далеко от Каира, но это только отговорка, да и я никогда бы не стала жить в самом дождливом городе США, и вообще… Черт, я

оставила свой смартфон включенным в халате.

— Извините, миссис Арфауи, я отойду на секунду и вернусь.

— Ах, любовь не ждет! Чмок-чмок-чмок!

Я выдерну ей все волосы, в том числе и на голове. Нет, я заставлю ее съесть весь воск, чтобы она замолчала! Я бегу в подсобку, чтобы прочитать только что полученное сообщение.

Когда я его открываю, сердце начинает бешено биться, а ноги подкашиваются. В сообщении сказано: «Отомсти за меня и найди это раньше него».

Я открываю вложение. Я увеличиваю документ, который прислал мне приспешник

Ганнибала, брат Захария, и с ужасом узнаю на рисунке фрагмент звезды Александра Македонского, который мы не видели раньше. Если Ганнибал найдет его или если он уже у него, он завладеет четырьмя фрагментами звезды из пяти! Так, Лейла, без паники. Я пытаюсь взять себя в руки и отправляю документ членам сети, а также прошу устроить срочную видеоконференцию. Потом я звоню брату Захарии, чтобы узнать, как он заполучил этот документ и почему послал его мне, но трубку долго никто не берет, и даже автоответчик не срабатывает. Ох, не к добру это… Ну ладно. Я снимаю халат, надеваю джинсы и кроссовки, беру шлем и говорю тете Вадихе, что мне нужно уйти, и я не знаю, когда вернусь. Густым волосам на ногах миссис Арфауи придется обойтись без меня!

Меня ужасно раздражает, что до университета приходится добираться так долго из-за круглосуточных пробок на дорогах Каира. Попав, наконец, в лабораторию, я спешу в дальний угол, где есть свободный компьютер. Я подключаюсь к сети, надеваю наушники с микрофоном и готовлюсь к новостям — хорошим и плохим.

Баттушиг выходит на связь первым. Он машет рукой с одного из мини-экранов.

— Привет, Лейла. Надеюсь, в Каире не слишком жарко?

— Всем привет. Как далеко вы продвинулись?

— Профессор Косеоглу расшифровывает текст в Афинах. Он уже

навел нас на след одного из солдат Александра Македонского, которому генерал Птолемей, по всей видимости, поручил спрятать—

— Четвертый фрагмент этой чертовой звезды! Рисунок подходит?

— Да, Лейла, — говорит профессор Тэмуджин. — И все историки и географы сети работают над этим документом. Мы пытаемся восстановить путь, который солдат проделал из Индии, хотя рассказ этого бедняги не очень связный.

— Как я могу помочь? — на экране возникает мой ненаглядный Джон. Судя по следам от подушки на лице и прическе в стиле «взрыв на макаронной фабрике», он только что проснулся.

— Как только мы восстановим более или менее точный путь его следования, — продолжает профессор Тэмуджин, — Лейла, ты и археологи сможете поискать храмы, посвященные Зевсу, которые существовали в конце четвертого века до нашей эры.

— Скажи мне, мой голубок, которого я люблю больше, чем рахат-лукум, когда ты вернешься?

— Э-э-э… — говорит он, краснея, как самый острый перец чили, — Лейла, это не личная беседа…

— Ой! — я мертвею от испуга, мои глаза расширяются. — Извините, я пойду, а вы продолжайте работать…

Несмотря на усталость, члены Сети прощаются со мной с улыбкой на лице и завершают видеоконференцию. Вот так Лейла, вот так балда!

- 14 -

Страна Басков - Надя

Я случайно активировала дверь в секретный проход и теперь я заперта в комнате с обитыми стенами без окон и дверей. Учитывая количество высокотехнологичного оборудования, это вполне могла бы быть комната из 22-го века. На стенах висят экраны, все они выключены. В центре комнаты стоит довольно высокий стеклянный стол, от которого исходит голубоватый свет. Из центра стола торчит несколько рычагов. Они напоминают мне рычаги переключения передач в гольф-мобилях замка. Я отбрасываю эту странную мысль и думаю, как пройти по тайному ходу обратно. Я уже представляю, как умираю от голода в этой

звукоизолированной тюрьме, надорвав горло криками о помощи, которые не слышны снаружи, а отец страдает от горя, не сумев меня найти, несмотря на то, что он перевернул каждый камень у подножия утесов, и умоляет океан вернуть ему тело его маленькой девочки. А что если все будет еще хуже? Что если меня найдет Ганнибал — ведь только он знает о потайном ходе — когда он вернется сюда завтра в десять утра… В любом случае, мне конец!

Я исступленно бью по стеллажам позади меня в надежде услышать спасительный щелчок. Я пытаюсь сдвинуть их, но они словно склеены друг с другом. Я топчусь по полу сначала на ногах, потом на четвереньках, стараясь сдвинуть его, но

ничего не происходит, совсем ничего. Я провожу руками по голым стенам комнаты, по их гладкому звукоизоляционному покрытию. Я не нащупываю никаких неровностей, ручек или запорных систем. Это невозможно. Должен же быть способ попасть в этот чертов проход с другой стороны! Может быть, для открывания и закрывания этой невидимой двери используются рычаги на стеклянном столе?

Я решительно иду к столу… и замираю, увидев, что находится посередине. Я совершенно теряюсь при виде рычагов, которые выглядят для меня такими же незнакомыми, как кабина космического корабля. Я надеялась найти что-то вроде компьютерной клавиатуры, при помощи которой я, помимо

написания завещания, могла бы попытаться получить помощь извне, хотя бы написать письмо по электронной почте. Но нет, здесь только эти три рычага… Я дотрагиваюсь до одного из них и чуть не вскрикиваю от удивления.

Экраны на стенах вдруг включаются. На них появляется множество движущихся изображений, от которых у меня кружится голова. Похоже, экраны подключены к камерам, снимающим в режиме реального времени почти все, что происходит в мире. Это пульт управления, который бы больше подошел для секретной спецслужбы! Я делаю несколько глубоких вдохов, чтобы прийти в себя, а затем изучаю изображение на экранах. Один из них показывает территорию замка, в

том числе и взлетную полосу, на которую мы приземлились, и площадку для лошадей. На втором видно… интерьер замка, включая и комнаты, в которых живем мы с отцом! Меня приводит в бешенство такое нарушение моих личных границ! Кто этот человек, какой-то больной параноик? Так, давай, соберись! Я хочу понять, для чего Ганнибалу нужна эта комната.

Но вот пейзаж на экранах меняется, возможно, это даже другая страна. Я вижу помещения в каком-то ультрасовременном офисном здании. Судя по табличке на входе в здание, это компания Hannibal Corp. в штате Массачусетс. Внутри расположено несколько лабораторий, в которых, видимо, ужасно холодно, потому что сотрудники очень тепло

одеты. Они производят морозилки? Я продолжаю смотреть. Теперь я вижу стенд с какими-то древними вещами: старой одеждой, режущим оружием, потрепанной сбруей и сломанным украшением. Оно похоже на четыре зубца, отломанных у древней короны. А это что такое? Я вижу лица молодых людей, разговаривающих по видеосвязи или по телефону… Почему он следит за этими людьми? Звука нет, поэтому невозможно ничего понять. Последний экран показывает какой-то невероятный замок, похожий на сказочный, стоящий прямо посреди темной узкой долины, в окружении высоких черных сосен. Этот замок впечатляет еще больше чем тот, в котором я нахожусь сейчас, в Стране Басков. Кажется, будто каждый черный камень, каждая башня, каждая скульптура были спроектированы архитектором, которого преследовали кровавые легенды давно забытых рыцарских времен. Бр-р-р! Вдруг, на полянке возле замка я замечаю жеребца, почти взрослого, полностью черного, но с белой звездой на лбу.

Он невероятно красив, у него развитая мускулатура, а его движения величественны и изящны. Я никогда раньше не видела такой породы лошадей, и меня завораживает сила и решимость, исходящая от этого странного и прекрасного коня.

Затем мой взгляд приковывают другие, очень тревожные картинки. Я вижу здание с конюшнями внутри и группу беременных кобыл, лежащих в своих стойлах. Похоже, что они спят под воздействием капельниц, которые к ним присоединены. На экране, показывающем цокольный этаж здания, я с ужасом замечаю комнату, которая могла бы быть лабораторией Франкенштейна. Здесь стоят столы, повсюду видны огромные

хирургические инструменты, люди в белых халатах и масках, пробирки, микроскопы и компьютеры. На стенах висят схемы ДНК лошади и наброски черной лошади на разных стадиях ее развития. Ничего не понимаю. Мой взгляд привлекают аквариумы, встроенные в противоположную стену. Сначала мне кажется, что там находятся странные рыбы, но потом я понимаю, что это плавающие и неподвижные лошади. Это жеребята в стадии эмбрионов. Ошеломленная, я оглядываюсь на черную лошадь, гарцующую на лугу. Бесспорное сходство между жеребцом и этими плавающими эмбрионами заставляет меня в ужасе воскликнуть:

— Ну и чудовище!

Ганнибал создает лошадей при помощи генной инженерии! Он сошел с ума! Мне нужно выбраться отсюда и предупредить отца. Необходимо как можно быстрее убежать от этого опасного безумца! Но я все еще не придумала, как выбраться из этой тюрьмы!

- 15 -

Я начинаю гневно дергать за все рычаги по очереди, но теперь у меня голова идет кругом, потому что с каждого экрана доносится множество голосов, и разные языки смешиваются в невообразимую какофонию. Я закрываю уши руками и пытаюсь найти переключатель питания, чтобы прекратить этот шум, или какой-нибудь кабель, который можно выдернуть. На краю стола я замечаю что-то похожее на переключатель. Я нажимаю на него, и изображение моментально пропадает. Меня снова окружает темнота, не считая синего света, исходящего от стола, похожего на глыбу льда. Успокойся, Надя. Думай.

Нужно быть последовательной: не все сразу. Я снова

нажимаю на переключатель. Экраны включаются, но теперь звука нет. Первый рычаг: звук идет от экрана в центре. Шум транспорта в незнакомом городе. Я двигаю рычаг влево. Сцена меняется, и я вижу молодых людей, которые работают за столами, заваленными механическими и электронными деталями, и разговаривают на непонятном языке. Против своей воли я ищу лицо, вызывающее доверие. Двигая рычаг, я пролистываю экраны, на них все движется, люди чем-то заняты. Я останавливаюсь на экране, где не так часто меняются картинки. Я вижу мужчину средних лет с довольно смуглой кожей, который сидит за столом с множеством книг. Он стоит перед экраном компьютера, его взгляд за круглыми очками кажется встревоженным, и он пишет какие-то странные символы в толстом блокноте. Он похож на ученого, мудрого пожилого человека. Если бы я только могла связаться с ним, он бы предупредил кого-нибудь, кто мог бы помочь мне отсюда выбраться!

Так, интересно, для чего нужны остальные рычаги.

Второй нужен, чтоб увеличивать и уменьшать выбранный экран. Я могу рассмотреть офис ученого и увидеть, что он пишет в своем блокноте, но мне от этого мало толку. Попробуем подвигать третий рычаг. Хм, ничего не происходит. Хотя погодите, да, я слышу, как ручка царапает бумагу, я даже слышу дыхание старого ученого. Так, я могу следить отсюда за людьми, различать каждую звуковую и визуальную деталь их частной жизни, но могу ли я общаться с ними??? Моя рука напряженно сжимает рычаг. Слышится какой-то щелчок, и я начинаю ругаться на русском. Старый ученый подпрыгивает и начинает

оглядываться. Он громко задает вопрос на непонятном языке, а затем повторяет по-русски:

— Кто здесь? Вы русская? Девушка? Где вы?

Я начинаю трещать без умолку.

— Сэр! Сэр! Пожалуйста, помогите мне! Меня зовут Надя. Я заперта в… ужасном месте, в доме господина Ганнибала. Я не знаю, как отсюда выбраться. Он…

— Ганнибал? Вы сказали Ганнибал?

— Да, да, это потайная комната в его замке. Тут везде скрытые камеры и микрофоны. Я случайно открыла дверь и теперь не знаю, как отсюда выбраться. Мой отец не знает, где я. Я…

— Ну ничего себе, успокойтесь, дышите. Мы найдем выход. Я свяжусь с Баттушигом. Он наш эксперт по информационным технологиям, сетям, камерам и всему такому. Он подскажет, как вытащить вас оттуда.

Я наблюдаю, как бегают по клавиатуре его пальцы, а сам он бормочет:

— Если «Большой Брат» следит за нами, значит, и мы можем следить за ним…

Он поднимает голову и пытается мне улыбнуться.

— Я вас не вижу, но пока мы ждем Баттушига, не могли бы вы рассказать мне, кто вы, где вы находитесь и почему вы там? Я профессор Тэмуджин с кафедры

естественных наук Улан-Баторского университета в Монголии…

Я рассказываю профессору Тэмуджину мою историю. Он внимательно слушает, качая головой, и выглядит испуганным; он задает вопросы, чтобы узнать подробности. Профессор просит меня описать экран, на котором показаны четыре зубца короны, и когда я это делаю, он становится мрачным и говорит шепотом:

— Значит, ему остался один…

Он быстро берет себя в руки и объясняет, что «Сеть», к которой он принадлежит, пытается не дать Ганнибалу осуществить его ужасные планы…

Вдруг я слышу в офисе профессора голос

молодого парня. Он говорит на языке, который используется в Монголии, а профессор переводит его слова на русский:

— Надя, Баттушигу удалось проникнуть в систему Ганнибала. Он откроет секретный проход, чтобы вы смогли уйти. Но Ганнибал заметит наше проникновение. Вы и ваш отец в опасности. Вам нужно как можно скорее уходить из замка. Вы можете связаться с «Сетью» через Университет Улан-Батора. Удачи.

Я слышу тихое шипение, и угол комнаты, через который я сюда попала, начинает вращаться. Я бегу туда и покидаю шпионскую комнату Ганнибала. Мне нужно срочно предупредить отца обо всем, что здесь происходит, а потом мы должны выбраться отсюда!

- 16 -

Я несусь по лестнице со скоростью света, с ужасом вспоминая все, что сказал мне профессор Тэмуджин. Я не решаюсь закричать, чтобы меня не нашли, но я хочу побыстрее найти отца. Я бегу к спальням и открываю дверь отцовской комнаты: она полностью пуста! То же самое и с моей комнатой, простыни убраны, а в шкафу нет одежды. Я добегаю до столовой и заглядываю в нее. Снова пусто. Мой последний шанс найти его — отправиться к лошадям. Я выбегаю из замка, и на меня обрушивается холодный дождь. Камни подъездной аллеи царапают мои ноги. Ничего, я прыгну в один из гольф-мобилей и помчусь к загонам. Черт, я не вижу рядом ни одной машины. Ну ладно, придется бежать так. Я

буду как марафонец с предупредительным факелом!

Я ускоряюсь, дождь смешивается с моим потом, и я начинаю задыхаться. Из-за стука крови в висках я даже не могу ни о чем думать. Я содрала кожу на ногах и не чувствую боли, я просто знаю, что они бегут по земле и сами несут меня вперед. Приближаясь к загонам, я начинаю кричать изо всех сил, я зову то отца, то лошадей. Но на мои отчаянные крики отвечает только буйствующий ветер.

Наверное, пока я была заперта в библиотеке, все уехали из замка и служебных построек. Меня охватывает паника. Они все уехали и оставили меня одну в этой огромной тюрьме. Единственный способ выбраться

отсюда — это прыгнуть в океан и доплыть до побережья или ждать, пока меня подберет какой-нибудь корабль. Мне нужно найти кого-то, кто поможет мне отыскать отца. Я иду к краю утеса, как робот, мои глаза застилают слезы, с меня стекают ручьи дождя и пота. Из-за ветра я спотыкаюсь. Я пробираюсь через ветки можжевельника, преграждающие мне путь. Мой голос охрип от крика, я прошу их пропустить меня, дать мне шанс дойти до океана, но вдруг меня отвлекает яркий свет и громкий шум. Я прикрываю глаза руками и смотрю на небо. Молнии продолжают сверкать, но грома нет, это беззвучная буря. Что это за странное явление природы?

Вдруг я чувствую, как сзади меня хватают

какие-то шупальца, выдирают меня из можевельника и тащат в сторону, а в моих ушах что-то звенит. Из последних сил я пытаюсь освоодиться от этих щупалец и продолжить путь к океану, но в промежутках между странными звуками кто-то повторяет мое имя снова и снова, так что я возвращаюсь к реальности. Я перестаю сопротивляться и стараюсь понять, кто меня зовет. Я оборачиваюсь. Передо мной стоит Филипе, мокрый насквозь, во взгляде беспокойство. Я не понимаю, что он пытается мне сказать. Он тянет меня за руку, чтобы я пошла за ним, но мои ноги подгибаются, и я начинаю терять сознание. Моя воля, как и мое тело, перестает меня слушаться, я падаю и чувствую, как он подхватывает меня. Перед тем как отключиться, я понимаю, что Филипе берет меня на руки и уносит прочь от опасного утеса…

— Папа!

Я открываю глаза и кричу хриплым голосом, который сама едва узнаю. Я борюсь, как тигр, пытаясь освободиться от пут, а потом вижу лицо Филипе, моего спасителя, который склонился надо мной и издает успокаивающие звуки. Я немного успокаиваюсь и замечаю, что сижу на удобном симпатичном диване с наполовину откинутой спинкой. Но это не диван в гостиной, несмотря на дымящуюся чашку чая, которую мне предлагает Филипе, а сиденье небольшого самолета, судя по облакам, проплывающим за окнами. Я забрасываю Филипе вопросами:

— Где мой отец и все лошади?

Но Филипе качает головой; он не понимает русского, а я не знаю баскского. Меня вновь охватывает беспокойство: отец, Мишка, Мышка, Zaldia, где вы все? Филипе ставит чашку и дает мне планшет, показывая жестами, чтобы я нажала на кнопку.

Из планшета раздается елейный и властный голос Ганнибала.

— Мы с нетерпением ждали, когда ты решишь объявиться. Хочу заверить тебя, что с твоим отцом и лошадьми все в порядке, они со мной. После того, как ты захотела… скажем так, поиграть в прятки, я уверен, ты поймешь, если я не скажу тебе, где мы сейчас находимся. Работа, для которой я нанял твоего отца, скоро будет

завершена, и ты встретишься со своими друзьями. Разумеется, при условии что ты никому не расскажешь о том, что была в Стране Басков. Самолет отвезет тебя во Владивосток, где тебя встретят дядя с тетей. В твоем багаже есть подарки для твоей семьи, в дополнение к тем, что уже надеты на тебе. Я бы хотел познакомиться с тобой поближе, босоногая принцесса...

Сообщение заканчивается на «босоногой принцессе». Вне себя от гнева, я отбрасываю покрывало и смотрю на свои ноги, обутые в темно-фиолетовые балетки — те самые, что подходили к платью, которое я постеснялась примерить в магазине, куда отвез меня Филипе, и которое сейчас на мне. Я чувствую, как краснеет

мое лицо, пока я натягиваю покрывало обратно, и замечаю, что Филипе поспешно отворачивается и смотрит на облака.

Если бы я могла, я бы кричала, пока не взорвется самолет, кричала бы от стыда и злости на этого ужасного человека, который думает, что может купить все и все контролировать. Как только мои ноги коснутся земли, я вызволю отца и лошадей из лап этого безумца. Я свяжусь с «Сетью» и, объединив наши силы, мы остановим Ганнибала и не дадим ему достичь его цели. Мы не позволим ему победить!

Прочитайте новую историю саги о легендарных лошадях!Буцефал

Загрузить: