Легендарные лошади

Ледяная лошадь

Altair

Amira

Tormenta

Zaldia

Буцефал

Содержание

Пролог

В тот день, когда Александр Македонский, которому тогда еще не исполнилось и двенадцати лет, укротил жеребца по кличке Буцефал, я понял, что ему уготовано необыкновенное будущее. Но я не догадывался, что наши судьбы так тесно переплетутся навеки.

Я искал крепкого и выносливого коня для сражений и знал, что торговец из Фессалии придет к македонскому царю Филиппу II и приведет своих лучших лошадей. Я сразу заметил великолепного черного жеребца с гордо сверкающими глазами, который был столь же свиреп, сколь и силен, и не позволял никому приблизиться к себе. — Я хочу этого!, — высокомерно воскликнул Александр. — Он будет

твоим, если ты сумеешь укротить его, мой мальчик, — усмехаясь, сказал царь Филипп.

Мальчик интуитивно понял, что конь боится собственной тени. Легким прыжком он вскочил на него и после ожесточенной борьбы, в которой никто не хотел уступать, он сумел повернуть его голову к солнцу, что успокоило животное. Буцефал был из тех лошадей, что подчиняются лишь одному хозяину, и я знал, что он всегда будет верен Александру. В тот день царь Филипп произнес пророческие слова: — Ищи, сын мой, царство по себе, ибо Македония для тебя слишком мала!

В ночь перед сражением с индами, которое мы бы все равно проиграли, я подмешал в пищу

Александра и Буцефала лекарственное снадобье. Во время битвы с лучниками, сидевшими в деревянных башнях на непобедимых боевых слонах, мы потеряли много воинов и коней. Александр, хоть и ослабший из-за действия снадобья, был упрям и заставлял свои войска продолжать сражение. При столкновении со слоном Буцефал упал на землю, и Александр потерял сознание. Я приказал армии отступать и унести Александра на носилках. Но первым делом я снял с него печать могущества и разрубил звезду своим мечом. Пяти верным всадникам было поручено отвезти каждый конец звезды как можно дальше, чтобы никто больше не смог собрать их вместе. Пятый всадник, мой лучший полководец, оседлал Буцефала, который был покорным из-за действия снадобья и недавнего падения, и отправился на конец света.

В том месте, где упал Буцефал, Александр повелел основать город Александрия Буцефала. Он никогда уже не был прежним. Мы отказались от завоевания Индии и отправились в обратный путь. Александр умер от малярии в Вавилоне, немного не дожив до своего 33-летия.

Предсказание Олимпиады сбылось: я стал царем Египта. С верхнего уровня маяка, который я построил в порту Александрии, — города, основанного Александром, — я вижу, как простираются земли, которыми я правил и привел к процветанию, стараясь быть справедливым и уважать египетские традиции. Мне недавно исполнилось 80 лет, и за свою долгую жизнь я никогда больше не встречал

ни одного из пяти всадников. Мир слишком большой, чтобы им мог править один человек, не вызвав его разрушения. Я молюсь Зевсу и Амону, чтобы до конца времен никто никогда больше не соединил пять фрагментов печати Александра Македонского.

Воспоминания Птолемея I Сотера, прибл. 285 г. до н. э.

- 1 -

Altaïr, я идиот. Мне следовало тебя послушать. Ты, всегда готовый безудержно помчаться вскачь, был беспокоен, тряс головой и махал хвостом, чтобы дать мне понять, что под этим обманчивым снегом скрывается ловушка. После летнего зноя зима была особенно долгой и суровой, и в тот день, когда я решил отправиться в путь, с юга на нас обрушилась белая снежная буря. Ослепленный шквалом снега и песка из Сибири, я спешился и потащил тебя за собой. Ты встал на дыбы, вырывая из моих рук поводья, и вдруг земля под моими ногами стала двигаться. И вот я лежу на дне расселины из камня и льда, беспомощный и одинокий. Как мне отсюда выбраться?

Прекрати топтаться по поверхности, иначе тоже провалишься! Иди за помощью, возвращайся к юртам и скажи моей семье. Ты, Altaïr, с которым мы вместе победили в гонке для молодых лошадей на национальном фестивале Надом. Ты, носящий имя самой яркой звезды в созвездии Орла. Они пойдут за тобой. Давай же, вперед!

Мой жеребец издает тихое беспокойное ржание, поворачивается и отправляется к лагерю. Я молюсь Тенгри, божеству неба, чтобы помощь подоспела поскорее, пока мое тело не замерзло в этой ледяной могиле.

Я шевелю пальцами ног в ботинках с подкладкой из овечьей шерсти. Я напрягаю мышцы ног;

кажется, ноги целы. Я пытаюсь сесть, но резкая боль в груди и правом плече не дает мне этого сделать. Я не могу пошевелить правой рукой; должно быть, я вывихнул плечо. Что ж, могло быть намного хуже. Я делаю глубокий вдох, сжимаю зубы и переношу вес тела на левую сторону, чтобы выпрямиться и встать. Несколько камней падают вниз. Я слышу, как они отскакивают от стен расселины, а затем вновь воцаряется тишина. Я слышу только, как шумит кровь в висках. Я оглядываю свою ледяную тюрьму в поисках выхода. Я нахожусь на небольшом уступе, примерно в пяти метрах под другим уступом. Каменные стены практически гладкие и покрыты сетью из струек воды, которая замерзла и выглядит твердой, как стекло. Нигде нет никаких выступов, за которые можно было бы ухватиться, чтобы выбраться. При падении я, конечно, потерял свою сумку, в которой была еда, веревка из конских волос, спички, бинокль, миска и нож. Я снимаю левую перчатку и обыскиваю карманы своего длинного дели — теплого халата, который превратился в лохмотья. В одном из них я нахожу несколько кусочков ааруула, которые я сразу же проглатываю. Этот сушеный творог придаст мне сил. В другом кармане пусто, он разорван на части. Я беспомощен, как вошь на лысой голове…

Может быть, удастся использовать острый осколок камня как топорик для льда? Я лихорадочно шарю руками по каменному уступу, на котором я примостился. Ничего — лишь снег, гравий и кровь, капающая из моего носа. В бешенстве я ударяю по снегу. И вижу змею! Инстинктивно я отпрыгиваю назад. Если она проснется от спячки, я буду выглядеть весьма глупо. Но, поскольку змея — моя единственная компания в этой расселине, я решаю к ней присмотреться. Я осторожно толкаю ее ногой, ее кожа слегка отходит, и из-под нее исходит бронзовое свечение. Я снова толкаю змею и извлекаю из нее что-то вроде металлического цилиндра около двадцати сантиметров в длину, напоминающего маленькую скалку. Я нагибаюсь и осторожно беру его. Он компактный и твердый наощупь. Я держу его и проверяю, насколько он крепкий, ударяя по земле все сильнее и сильнее, и во мне растет надежда: возможно, мне удастся использовать его как топорик для льда!

Но сначала мне нужно восстановить подвижность правой руки. Я прочно встаю на землю, собираюсь с силами, поворачиваю корпус и резким движением ударяюсь правым боком о каменную стену. Острая боль сотрясает меня всего с головы о ног, и я вою, как дикое животное. Слезы затуманивают глаза, и я падаю на колени, не в силах дышать. Постепенно я прихожу в сознание и пытаюсь пошевелить правой рукой. Боль стала другой, постоянной и ноющей, но я снова могу использовать свою руку. Я медленно поднимаюсь на ноги и делаю глубокий вдох. У меня получится!

При помощи моего импровизированного топорика я делаю в замерзших струйках воды на

стене зарубки, чтобы в них поместились пальцы рук или ног. Медленно и упорно, невзирая на боль в руке, я поднимаюсь и преодолеваю расстояние, отделяющее меня от скалистого выступа наверху. Согнувшись в три погибели, я делаю передышку, гордый своей первой победой. Я смотрю наверх: если я буду продолжать с такой скоростью, подъем займет у меня… О нет, не меньше трех дней — и то если я не буду останавливаться!

Я отгоняю от себя мысли отчаяния. Я думаю о моем храбром Altaïr. Я знаю, что он найдет дорогу назад, к юртам. Но сколько времени пройдет, прежде чем спасатели найдут меня и вытащат из этого обрыва?

Мой пульс постепенно приходит в норму, пока я лежу на крошечном уступе. Но покалывание в конечностях заставляет меня встать. Если я не буду двигаться, мое тело и разум онемеют, и я усну незаметно для себя самого. Давай же! Я должен бороться, продолжать ползти наверх, чувствовать себя живым, даже если я продвинусь всего на метр. Но сначала мне нужно попить. При помощи металлического цилиндра я откалываю несколько кубиков льда и кладу их в рот. Я осматриваю стену, чтобы выбрать место, где сделать зарубки. Вверху виден металлический блеск, значит, там находится что-то вроде ледяного полотна, значительно более широкого, чем замерзшие струйки воды. Возможно, у меня получится сделать из него искусственный выступ, и это будет моим местом отдыха. Я сосредотачиваюсь на этой цели и, как упрямая лошадь, скребущая копытом снег, чтобы откопать пучок травы, я продолжаю свой путь вверх.

Уже пора бы добраться до этого ледяного полотна; мои мышцы начинают мне отказывать. Вися в воздухе, я долблю по льду, как сумасшедший, и из-под моих рук во все стороны разлетаются сияющие кристаллы. Лед трещит и трескается. Мои веки почти опущены, чтобы острые кристаллы не поцарапали глаза. Внезапно звук моего топорика меняется, в руке начинают отдаваться вибрации. Такое чувство, будто я бью в барабан. Если только это не гудит у меня в ушах от усталости. Я открываю глаза и снова долблю: нет, шум настоящий!

Заинтригованный, я делаю еще две зарубки, чтобы подтянуться наверх, и чуть не падаю от страха из-за зрелища, которое

открывается передо мной. В углублении во льду я вижу металлическое кольцо, к которому привязана кожаная лента. Я поднимаю взор и вижу прямо перед собой ужасную морду, которая уставилась на меня своими глазницами молочного цвета…

Лошадь во льду!

- 2 -

Как долго я простоял неподвижно перед этой ледяной лошадью? Каким ужасным, должно быть, было падение этого коня, но этому бедняге повезло меньше, чем мне. По крайней мере, пока что я могу тешить себя этой надеждой…

Стены надо мной из плотного камня, по ним невозможно взобраться. В моей голове начинают роиться бессвязные мысли. Уже темнеет, но вокруг меня порхают разноцветные бабочки, вызывая на моем лице счастливую улыбку. Точно, зима кончилась, и бархатистая зеленая трава прорастает сквозь белое одеяло снега. Маки, лютики, незабудки и фиалки гордо развеваются на ветру, призывая весну в монгольские горы. Но это зрелище

вскоре подергивается серой пеленой, и мое тело сотрясается от дрожи. Нет-нет, зима не кончилась, я схожу с ума и, возможно, не доживу до весны.

Как, черт возьми, получилось, что я, Баттушиг, 17-летний студент-программист Монгольского государственного университета, очутился так далеко от развлечений столицы, Улан-Батора, и должен замерзнуть здесь, в монгольских горах?

Я вспоминаю все, что случилось со мной до этого. Десятичасовая поездка на трясущемся автобусе, чтобы добраться до степи, а затем двухчасовая прогулка до зимней стоянки моей семьи. Мой жеребец Altaïr, которого я сразу узнаю по кофейному c вишневыми крапинками

окрасу и густой и блестящей черной гриве, покидает стадо и несется ко мне с громким ржанием. Очень эмоциональная встреча, он тыкается мордой мне в шею, в грудь, потом разворачивается и прыгает вокруг себя, как щенок, и снова кладет свой лоб на мое плечо и шумно дышит. Я глажу и обнимаю его, ласково разговариваю с ним. Как же я по нему скучал!

Радостно гарцуя, Altaïr провожает меня к юртам. Три моих младших сестры бегут мне навстречу, чуть не сбивая меня с ног: каждая хочет первой прыгнуть мне на руки. Малышки снова подросли. Моя мать Дагима, крепко обнимающая меня, а затем говорящая, что отец уехал на встречу конезаводчиков в Алтайские горы. Но он уже должен

быть на обратном пути. Помню, как я расстроился, — ведь у меня было так мало времени! И вот я стою, облаченный в теплый традиционный халат, который мне дала мать, на ногах у меня войлочные сапоги, а поверх них ботинки. Мать вешает мне на плечо сумку с едой, которую я перекладываю на Altaïr, и разбрызгивает несколько капель молока как дань уважения духам наших предков, чтобы они защитили меня. Я машу ей на прощание и галопом отправляюсь навстречу отцу, чтобы сообщить ему радостные вести.

Мой отец Гантулга, слишком чтущий традиции, чтобы пользоваться мобильным телефоном. К счастью, моя мать Дагима убедила его купить панель солнечной батареи, чтобы у них был

источник энергии, как у большинства кочевников. И спутниковую антенну, чтобы смотреть по телевизору новости — а также душещипательные корейские мыльные оперы! Ах, отец. Его имя, которое переводится как «стальное сердце», подходит ему как нельзя лучше. А уж какой он гордец — сам Чингисхан отдыхает. Как он отреагирует, когда я расскажу ему, какая невероятная вещь произошла со мной? Благодаря бесплатным онлайн-курсам Массучусетского технологического института и проекту, который я разработал с помощью преподавателей и студентов Монгольского государственного университета и друзей в разных странах, я получил стипендию Массачусетского технологического института и смогу в нем учиться. Увижу ли я гордость на лице отца или превращусь в неподвижную сосульку, прямо как эта замерзшая лошадь?

Уже ночь? Я вижу поблескивание первых звезд, и ледяная лошадь приветствует их тихим ржанием. Я слышу, как он скачет; а теперь он еще и говорит со мной. Онемевшими руками я протираю глаза — ледяная лошадь не шевельнулась. Должно быть, это галлюцинации из-за переохлаждения.

— Баттушиг! Держись! Мы пришли вытащить тебя!

В безмолвной тишине гор слышно металлическое позвякивание. Сквозь туман в моей голове я различаю два ярких пятна, которые медленно приближаются. Я слышу подбадривающие меня голоса. Пятен становится больше и они приближаются. Мои соплеменники, вооруженные топорами,

карабинами и веревками вокруг талии, подходят все ближе. Мой старший брат Гамбат, глава лагеря в отсутствие отца, поднимает меня и хлещет по щекам, чтобы к ним прилила кровь. Из последних сил я показываю на лошадь, застрявшую во льду. Свет, отражающийся во льду от налобного фонаря Гамбата, ослепляет меня. Мой брат едва не роняет меня от удивления. Но он овладевает собой и я чувствую, как он закрепляет вокруг меня ремни.

— Нас привел к тебе Altaïr, ну и балбес же ты!

Кажется, я успел улыбнуться перед тем, как потерять сознание.

- 3 -

— Ты наконец-то проснулся?

Я слышу, как меня зовет нежный голос. Кто-то гладит меня по руке, и мое сердце начинает биться быстрее. Это Салонка, моя возлюбленная, — я люблю ее уже давно и не смею признаться в своих чувствах. Пожалуй, буду и дальше притворяться спящим!

Ее пальцы двигаются к моему животу и начинают щекотать меня, пока я не открываю глаза и не начинаю смеяться — но тут же вскрикиваю от боли:

— Ой!

— Ох, прости! — извиняется Салонка, — Я забыла, что у тебя переломы!

Я смутно припоминаю, как упал и как меня спасли. Я в больнице? Нет, я узнаю круглые стены нашей юрты и деревянные решетки, покрытые войлоком, висячие украшения с яркими геометрическими узорами и запах хорхога из баранины с овощами, который кипит на плите. У меня начинает урчать в животе!

— Все не так уж плохо. Могло быть хуже, — говорю я, поднимая руки и замечая, что они в бинтах.

— Ммм… Ты легко отделался, если верить доктору. Всего лишь несколько трещин в ребрах. Но из-за обморожения ты теперь не сможешь пользоваться клавиатурой при помощи пальцев рук… или ног!

Салонка достает из своего рюкзака зеркало и двигает его над моим телом, как сканер. Я изучаю масштаб повреждений. Бинты вокруг торса из-за треснутых ребер, руки и ноги замотаны, как младенцы в пеленках, а мое лицо… сплошные синяки черного, фиолетового и желтого цвета. Красавчиком меня не назовешь. Я меняю тему разговора:

— А мой брат? Altaïr?

— Они в порядке и ждут-не дождутся встречи с тобой. Раз ты пока не можешь вставать, лентяй, я принесла тебе подарок!

Салонка осторожно кладет что-то мне на живот. Это мой ноутбук, который я оставил в университете! Лучшего

подарка и придумать невозможно. Но как я буду печатать?

— Твои одногруппники его слегка модернизировали! — радостно заявляет Салонка. — Голосовые команды. Ничего не напоминает? Ну давай, попробуй!

Я и правда хочу попробовать — ведь я адаптировал программу распознавания речи для монгольского и создал учебник, позволяющий детям кочевников из степей и высоких гор научиться читать и писать. Наше правительство приложило огромные усилия, чтобы наладить в стране работу кабельного интернета: теперь любой кочевник может воткнуть кабель в компьютер и подключиться к одному из нескольких каналов в стране для работы и

развития. Я был так благодарен, что смог пройти бесплатные онлайн-курсы Массачусетского технологического института, что хотел помочь детям в своей стране, чтобы они тоже могли пойти по этому пути. Это отчасти — или даже во многом — из-за… Я хочу сказать, это все из-за Салонки, дочери оленевода-цаатана из суровой северной тайги, которая теперь учится в университете только благодаря своей силе воли. Ее любовь к учебе так заразительна, она такая…

— Ну давай, ты же не на статую смотришь! Сделай уже что-нибудь!

Я повинуюсь, краснея под синяками.

— Включи его.

Компьютер послушно включается, на экране появляется панорамное изображение моего класса в университете Улан-Батора. Мои одногруппники возбужденно шумят, пока наш преподаватель, профессор Тэмуджин, не появляется на экране и не утихомиривает их:

— Мы рады, что с тобой все в порядке, — говорит он, кивая. — Это, — продолжает он, показывая на камеру на стене класса, — означает, что ты не пропустишь ни одной лекции. С возвращением. Итак, на чем мы остановились? — и он исчезает с экрана.

Ах, эта знаменитая монгольская сдержанность! Но я видел, как он был рад, мой милый старый преподаватель. Он

взял меня своим ассистентом, что позволило мне самому платить за обучение без помощи родителей, и всегда поддерживал меня. Я обязан ему всем! Салонка говорит, что, поскольку у него нет своих детей, он решил посвятить себя студентам и поддерживать их даже после окончания учебы. Теперь у него огромная семья, преданная и благодарная.

В верхней части экрана замигала иконка информации. На основе заданных критериев поиска я настроил для себя фильтрацию бесконечного потока новостей. Я открываю ее при помощи голосовой команды, и передо мной оживает картинка.

— Новость дня. Удивительная находка всколыхнула сообщество

палеонтологов и палеоантропологов. После несчастного случая с подростком, который провалился в расселину в горах Монгольского Алтая, во льду было обнаружено замерзшее тело лошади, относящейся к давно вымершей породе. Ее тело хорошо сохранилось. При помощи спелеологов ученые Улан-Баторского отделения Академии наук Монголии построили на месте находки временную лабораторию. Согласно предварительной оценке ученых, эта лошадь жила приблизительно 2000–2500 лет назад. В горах ведутся поиски тела потенциального всадника…

— Эй! Это же Жаргал! — восклицает Салонка, показывая на красивого молодого человека среди ученых. — Он хорошеет с каждым днем…

Мои челюсти невольно сжимаются, когда я слышу имя бывшего бойфренда Салонки. Ненавижу этого донжуана. Конечно, в итоге она его бросила, потому что он изменял ей направо и налево, но все же он заставил ее страдать. Боюсь, у нее до сих пор остались к нему чувства… В порыве гнева я пытаюсь выключить новости, но из-за бинтов я такой неуклюжий, что ноутбук слетает.

— Спокойно, — смеется Салонка, ставя ноутбук обратно мне на живот. — Старайся пользоваться голосом, а не своими толстенькими пальцами. Ладно, мне пора в класс. Я скоро вернусь — говорит она и оставляет на моей щеке поцелуй, легкий, как бабочка. Мое сердце воспаряет,

как орел, и бьется крыльями в клетке-груди. Надеюсь, она не слышит этого громкого стука. В следующий раз, когда я ее увижу, я обязательно признаюсь ей в любви!

Вдруг я подпрыгиваю от неожиданности, услышав тихий смех за спиной. Шаркая ногами, ко мне подходит моя бабушка с чашкой чая с соленым молоком в руках. Она сидела позади меня в юрте все это время! Бабушка улыбается и по ее лицу расходится сеть морщинок, которые словно напоминают о всех приятных событиях в ее жизни. Она медленно поит меня молоком, как в детстве. Я рад, что легендарная монгольская сдержанность избавляет меня от необходимости реагировать на ее поддразнивающий взгляд…

- 4 -

Я лежу в кровати, и мысли мои блуждают. Разговоры в классе сливаются в неразличимый гул, и я не могу следить за тем, что там происходит. Соблазн слишком велик. Я тщательно просматриваю информацию, которую мне удалось найти по ледяной лошади. В СМИ часто преувеличивают, но до завершения всех анализов правды не узнать. А что если я вернусь туда, где упал, посмотреть на работу палеонтологов и палеоантропологов?

Не смейтесь. Я не собираюсь идти туда сам, учитывая мое состояние. Но ведь благодаря зарубежным спонсорам у нашей Академии наук есть отличное оборудование, наверняка у них есть современная система камер, позволяющая

изучать лошадь издалека, без риска повредить. Если б я только мог войти в систему — тайком, конечно, — я бы смог следить за работой в реальном времени!

Я знаю, кого нужно спросить! Моего старшего приятеля по университету Оюунбилэга — он компьютерщик и занимается оптическими сетями. Он принадлежит к числу тех немногих выдающихся ученых, которые не соблазнились огромными зарплатами и не уехали из Монголии, и работает в Улан-Баторском отделении Академии наук Монголии. Уверен, он согласится подключить меня к сети временной лаборатории. Скрестив пальцы (в переносном смысле, конечно, учитывая их состояние), я звоню ему.

На экране появляется лохматая голова Оюунбилэга. При виде моих замотанных рук он ржет, как гиена, и спрашивает, как я ковыряюсь в носу. Да, хотя компьютерщики очень умные, их чувство юмора оставляет желать лучшего. Тем не менее, он обещает сделать так, чтобы у меня был доступ к сети камер с моего компьютера. Это займет некоторое время, но он не говорит, сколько нужно ждать. Я горячо благодарю его и пытаюсь сосредоточиться на лекции. Но мои веки тяжелеют и, несмотря на все мои усилия, занавес падает, и я засыпаю.

Мой сон нарушает Мэрилин Мэнсон, извергающий ругательства прямо мне в уши. Мое сердце быстро бьется, я пытаюсь

взять себя в руки и уже собираюсь обругать психопата, который разбудил меня таким жестоким образом, но музыку заглушает гиеноподобный смех, и она замолкает. Очередная дурацкая шутка Оюунбилэга, но я прощаю его сразу же, как только вижу окно на моем экране: этот юный гений подключил меня к сети камер временной лаборатории в Алтайских горах!

Ледяная расселина выглядит, как место преступления. Полосатой черно-желтой лентой огорожена зона расследования для специалистов, чтобы в нее не попали посторонние. Команды спелеологов извлекают слои льда, чтобы датировать их и собрать все образцы и материалы, которые могут оказаться важными. Другие ученые,

вооруженные переносным радиологическим оборудованием, фотографируют лошадь со всех углов. Во временной лаборатории люди в масках и хирургических костюмах уже проводят анализы. Невольно ищу взглядом Жаргала. Вот он, берет пинцетом ткань с ромбовидным узором, расправляет ее на стеклянной пластине и отрезает скальпелем кусочек этой странной ткани. Он опускает образец в пробирку, наполовину заполненную прозрачной жидкостью, и помещает ее в какой-то круглый прибор. Когда он закрывает крышку прибора, меня вдруг осеняет: это не кусок ткани от клоунского костюма, это же змеиная кожа, под которой скрывался мой импровизированный топорик для льда! Если я правильно помню, когда за мной приехал мой брат, я все еще держал топорик в своей онемевшей руке. Если я его найду, я могу лично передать его ученым!

Я отодвигаю ноутбук и встаю, пытаясь сдержать гримасы боли. Ой, на мне только нижнее белье… Я оглядываю юрту в поисках цилиндра. Его нет ни на деревянных сундуках, ни на большом комоде моей матери. Может, он в сундуке моего брата? Я медленно подхожу к сундуку и откидываю крышку, но там только одежда и старые журналы. Может быть, мою новую игрушку «позаимствовала» одна из моих младших сестер? Но нет, среди их вещей только раскраски, одежда для кукол и прочие девчачьи штучки. Вот я дубина! Я ведь не проверил в своем сундуке!

Я поворачиваюсь, тяжело дыша, как старая, разбитая ревматизмом лошадь, и открываю свой сундук. В самом

верху лежит мой халат дели, чистый и зашитый! Моя бабушка — невероятная женщина. Я тут же надеваю его, чтобы прикрыть свое забинтованное тело. Вдали от печи довольно прохладно. Я перебираю одежду в сундуке и вдруг — БРЯК! — что-то выскальзывает и падает на дно с глухим стуком. Я подцепляю цилиндр своими руками-ластами и внимательно его рассматриваю. Хоть я и долбил им по льду, он не выглядит побитым. На его поверхности выгравированы странные символы. На концах цилиндра что-то вроде металлических колпачков. Может быть, внутри что-то есть?

Мое воображение лихорадочно работает: а что, если в цилиндре спрятана карта, показывающая местоположение клада с

сокровищами? Или нешлифованные алмазы? Или древняя реликвия, которая приносила власть, славу и богатство? Я пытаюсь открутить колпачки. Я такой неуклюжий! Я пытаюсь придумать, как снять металлические колпачки. Ногтями не получится. Топор или пила тоже не вариант. За неимением лучшей альтернативы я ищу щипцы, которые используются, чтобы класть сухой помет в печь. Я беру щипцы и сажусь рядом с печью, зажав цилиндр между коленей. Помогая себе запястьями, я хватаю колпачок щипцами и пытаюсь повернуть его. Щипцы соскальзывают: я недостаточно крепко зажал колпачок. Я пробую снова и снова, пока до моего слуха не доносится крик:

«Пожар!»

Прежде чем я успеваю понять, что происходит, на меня выливаются ведра холодной воды и с меня сдирают одежду. Я так увлекся своим занятием, что не заметил, как близко был мой халат к печи и как он загорелся!

- 5 -

Мать благодарит соседей, которые пришли на помощь и потушили пожар, провожает их до выхода из юрты и разъярённо направляется ко мне. Я бормочу:

— Извини, мам. Обещаю, что буду работать и куплю ткань для нового халата и… Ай!

Мать хватает меня за ухо и вытаскивает из юрты. Она заставляет меня сеть на циновку и набрасывает мне на плечи покрывало. Мне дают задание чистить овощи вместе с бабушкой, прямо как в детстве. Кормить аил, членов нашего племени (состоящего из нескольких семей с их юртами), пока что будет моей главной миссией, говорит мать тоном, который дает понять, что обсуждению это не

подлежит. Когда она уходит, чтобы прибрать в юрте, я пытаюсь очистить капусту от листьев… Браво, Индиана Джонс недоделанный!

Вдали я замечаю моего брата Гамбата на лошади и старших детей аила, загоняющих овец на ночлег. Он посвятил свою жизнь лошадям и разведению скота. Даже если он иногда и завидует моей жизни в городе со всеми его развлечениями вроде баров и ночных клубов, он никогда не жалеет, что выбрал пойти по стопам отца. Что касается меня, хоть мне и нет дела до этих развлечений и хоть больше всего на свете я люблю мчаться верхом по степи, я не представляю себя в суровом бизнесе скотоводов. Должен признать, я с облегчением думаю о том, что все это

унаследует мой брат… Но что это? Собаки аила, повернув морды на юго-запад, начали лаять, чтобы привлечь наше внимание. Новая угроза на горизонте?

Вдали я слышу ржание лошадей; к нашей стоянке приближаются всадники. Бабушка встает и ковыляет в юрту. Она собирается предложить гостям кумыс в серебряной чаше — традиционный монгольский жест гостеприимства. Но это не просто гости!

Мать нетерпеливо бежит к лошадям, которые привязаны к веревке, натянутой между двумя шестами. Она развязывает узел, которым привязан недоуздок Тарженжау, ее старой кобылы красной масти, и, схватив ее за густую гриву, взбирается ей на спину, не

седлая. Толстушка Тарженжау рада до беспамятства и устремляется галопом по направлению к отряду всадников. Это возвращаются отец и люди аила!

Их лошади медленно идут друг рядом с другом, отец обнимает мать, а потом поднимает ее, легкую как перышко, и сажает на седло перед собой. Я слышу, как она смеется. Неужели однажды я тоже посажу свою любимую женщину на спину Altaïr?

Перед тем как отправиться к своим семьям, каждый всадник сначала ухаживает за своей лошадью. Они расседлывают лошадей, проверяют их копыта, чистят и гладят их, а потом снимают уздечку и дают им попить из реки. Только после этого каждый всадник идет к своей

семье и обнимает всех в порядке старшинства. Отец по очереди поднимает моих трех младших сестренок и радостно смеется. Но когда он опускает их, его лицо мрачнеет. Он пристально смотрит на меня строгим непроницаемым взглядом. Я сглатываю; не могу вымолвить ни слова, пока отец не заговорит. Но он молчит. Когда он поворачивается к нам спиной и входит в юрту, у меня в горле встает комок и начинает щипать в глазах. Гамбат дружески похлопывает меня по плечу и идет проверять загоны для овец. Презирая себя за сентиментальность, я смотрю вдаль, на заходящее солнце. Мужчины не плачут.

Ночью я слышу, как отец шепотом говорит матери:

— Станет ли он когда-нибудь ответственным?

- 6 -

В кармане моих брюк вибрирует телефон. Я опускаю висящие на локтях ведра с речной водой, чтобы достать телефон. Что я делаю на улице среди ночи, завернутый в одеяло и разбитый от боли?

Не в силах уснуть, я встал еще до рассвета, чтобы принести воды для моей семьи и порадовать их утренним чаем. Потом я уеду в Улан-Батор. Я думаю, что мое место там, а не в степи, несмотря на сильную привязанность, которую я всегда буду испытывать к этим просторам. Я надеялся успеть поговорить с отцом, но он уже ушел, чтобы проверить кобылу, которая вот-вот должна родить. Не знаю, что мне нужно сделать, чтобы завоевать его одобрение, не говоря уж о

гордости за сына. Когда я поступил в университет, в его глазах я стал пустым местом, потому что не пошел по его стопам. Ладно, хватит предаваться горьким мыслям, нужно ответить на звонок; наверное, это мой брат Гамбат, который беспокоится, где я. Когда он перестанет чувствовать себя ответственным за меня?

— Уже иду, — коротко отвечаю я.

Но на том конце не Гамбатов голос. Это кто-то незнакомый, у него уверенный, слегка хриплый голос с сильным англо-саксонским акцентом.

— Господин Баттушиг, это Джон Фицджеральд Ганнибал из Hannibal Corp. Я внимательно следил за вашими успехами в университете.

Поздравляю вас с зачислением в Массачусетский технологический институт...

Я чуть не роняю телефон. Американская компания Hannibal Corp., которая построила свой капитал на научных открытиях и инновациях, — это главный спонсор Монгольского национального университета и Академии наук в Улан-Баторе. Почти все наши научные приборы и компьютеры были куплены за счет щедрых пожертвований этой компании, которая помогает студентам из развивающихся стран. У самых умных студентов есть шанс устроиться на работу в Hannibal Corp. Я знаю, что это удалось нескольким бывшим студентам нашего университета, а профессор Тэмуджин всегда упоминает Хубилая, который сейчас

возглавляет в этой компании отдел информационной безопасности. Не могу поверить, что я в числе избранных! Я так ошеломлен, что у меня вырывается только идиотский смешок:

— Ха-ха…

— Господин Баттушиг, я не буду ходить вокруг да около.

Ну все, мое сердце сейчас остановится. Я уже вижу себя на пути к славе, но радость смешивается с непонятным страхом; я никогда не оправдаю надежд мистера Ганнибала!

— Когда вы провалились в расселину в Алтайских горах, вам не попадался цилиндрический предмет?

А-а. Я спускаюсь с небес на землю. Его интересует вовсе не мой потенциал будущего ученого. Ему просто нужен металлический цилиндр, который я использовал как топорик. Из-за загоревшегося дели и возвращения отца я совсем забыл про таинственный цилиндр.

— Да, сэр, — бормочу я. — Я собирался передать его сотрудникам временной лаборатории.

— Отлично. Но вам не придется утруждать себя. Меньше, чем через час, рядом с вашей стоянкой приземлится вертолет. Вы можете передать цилиндр пилоту. Желаю скорейшего выздоровления!

В трубке слышатся гудки. Он даже не спросил,

где находится наша стоянка. Видимо, всю информацию ему сообщила система GPS в моем телефоне. А, может, с неба за мной наблюдает беспилотник. И все из-за дурацкой металлической трубки. Я чувствую себя глупо, потому что на секунду поверил, что могу коснуться звезд…

Звезды! Ну конечно! Почему я не подумал об этом раньше? Словно сраженный молнией, я бросаю ведра и несусь на полной скорости к юрте. Я набрасываю одеяло на кровать и открываю сундук, стараясь не шуметь. Наверное, мать положила цилиндр туда. Да! Я выношу его на улицу и взбегаю на небольшой скалистый пригорок, чтобы посмотреть на таинственный объект при свете звезд. Перед тем, как передать его

пилоту, я хочу оставить себе что-нибудь на память. Все еще неуклюжими руками я делаю несколько фотографий телефоном с разных углов, потом беру его в руки и медленно поворачиваю перед собой. Мне кажется, что среди множества символов на поверхности я могу различить звезду…

Это необычная, пятиконечная звезда прямо в центре цилиндра. Напротив нее, на другой стороне, расположена точно такая же звезда. Словно загипнотизированный этими двумя древними символами, я осторожно помещаю цилиндр между большим и указательным пальцами, и кончики моих пальцев встают на звезды. Я располагаю цилиндр горизонтально; он идеально держит равновесие. Поскольку в душе я

всегда буду ребенком, я начинаю махать рукой вверх и вниз, чтобы создать знаменитую оптическую иллюзию парящей волшебной палочки. Палочка танцует, а я улыбаюсь во весь рот, как дитя. Я почти забыл, почему я сижу здесь, на сугробе.

Вдруг на затылке я чувствую чье-то теплое дыхание, и это моментально возвращает меня к реальности. Я удивленно вскакиваю и крепко сжимаю цилиндр, чтобы он не упал. Где бы я ни был, я узнаю это дыхание: это мой Altaïr! Я радостно поворачиваюсь к нему, но в этот момент моя рука начинает дрожать, и это привлекает мое внимание. Altaïr легонько бодает меня головой — это он так здоровается — но я отталкиваю его одной рукой и

сосредотачиваюсь на странном явлении, которое только что произошло. Словно под действием некоей внутренней силы, один из колпачков поднимается. Дрожащими руками я снимаю колпачок, чтобы посмотреть, что внутри.

Помимо механизма, отвечающего за открывание и состоящего из маленьких шестеренок с тонкими металлическими стерженьками и защелками, внутри находится еще один цилиндр!

- 7 -

Интересно, сколько цилиндров скрыто в первом. Может быть, они вставляются друг в друга, как в русской матрешке?

Второй цилиндр, похоже, сделан из кости — его поверхность покрыта темными прожилками, а внутри он полый. Я поднимаю его к свету звезд, чтобы посмотреть, есть ли что-нибудь внутри. Свет не проходит сквозь него, но я не могу разглядеть, что находится в центре цилиндра. Я трясу его, чтобы пошевелить то, что внутри, но ничего не происходит. Я приставляю один конец ко рту и дую в цилиндр, как будто это флейта. Воздух выходит наружу, но мне кажется, что когда я дую, что-то мешает. Мне нужен металлический стержень или

веточка, чтобы вытащить то, что внутри. Но под рукой нет ничего, кроме снега. Я держу костяной цилиндр перед собой и медленно поворачиваю его в руках. На его поверхности вырезаны таинственные символы. Я вижу лошадиную голову, украшенную звездой — снова пятиконечной. Я ищу вторую звезду — вдруг мне повезет, и этот цилиндр откроется, как первый, — но не нахожу. Не может же все время везти! Я продолжаю рассматривать цилиндр. На нем явно заметны символы, буквы и цифры, но их вид и расположение ни о чем мне не говорят. Чувствую, я останусь разочарованным, когда передам его пилоту…

— Эй! Что с тобой, Altaïr?

Конь жует мои волосы; да, он точно знает, как привлечь мое внимание. А теперь он пытается засосать мое ухо!

— Эй! Прекрати, щекотно же!

Я увиливаю от него и роняю цилиндр в снег, где он оставляет слабый прямоугольный отпечаток. Я ползу за ним на четвереньках, а Altaïr покусывает меня за спину. Я отталкиваю его, чтобы вставить костяной цилиндр в металлический, а потом, нажав на две звезды, закрываю колпачок. Я кладу цилиндр в карман брюк рядом с телефоном, встаю и начинаю громко рычать на Altaïr, принимая вызов.

— Хочешь поиграть?

В ответ Altaïr встает на дыбы и машет передними ногами, потом опускается на землю передо мной: глаза горят, уши прижаты, мышцы напряжены — он готов пуститься вскачь по первому слову. Я смотрю ему в глаза, не двигаясь, и вдруг перепрыгиваю к нему и легонько ударяю по заду. Я бегаю вокруг, чтобы уворачиваться от Altaïr, а он пытается толкнуть меня в ответ — но я слишком хорошо его знаю! Я присутствовал при его рождении — это были тяжелые роды — и кормил его из бутылочки в первые несколько дней, пока мать не могла кормить его сама. Я часто засыпал, свернувшись калачиком рядом с ним. Мы были неразлучны. Мой отец ухаживал за матерью Altaïr, используя повязки и травяные настои, и пытался сделать так, чтобы она начала кормить жеребенка. Она очень пострадала при родах. Она была так слаба, что не подпускала к себе жеребенка. Но я никогда не видел, чтобы лошади долго сопротивлялись отцу; наконец, она приняла своего сына. В то время я злился на отца за то, что он разлучил нас с Altaïr, но потом я понял, что так было лучше для жеребенка. Однако особая связь, возникшая между нами, сохранилась, и Altaïr, превратившийся в великолепного жеребца, все еще играет со мной, как в детстве, и я радуюсь каждый раз, когда мы проводим время вместе.

Я уворачиваюсь от очередной его попытки толкнуть меня и убегаю со всех ног. Altaïr тут же догоняет меня, забегает вперед и останавливается прямо передо мной. Я делаю вид, что бегу то в одну сторону, то в другую, но Altaïr тоже хорошо меня знает и предугадывает мои движения, загораживая мне путь. Мы кружимся и танцуем вместе, пока мой верный конь не лишает меня равновесия, и я качусь по снегу, как костяной цилиндр, когда я его обронил. Я начинаю хохотать.

— Ты победил!

Altaïr радостно гарцует, а потом подходит и тычется в меня мордой. Все еще лежа на снегу, я обнимаю его руками за шею и легонько дую в

челку. Altaïr осторожно опускается на землю рядом со мной, делая мне предложение, от которого я не могу отказаться. Я прижимаюсь к его спине, перекидываю одну ногу, и Altaïr медленно поднимается, чтобы прокатить меня верхом. В такие моменты время останавливается и ничто не имеет значения, кроме нашей крепкой связи.

Но быстро нарастающий шум двигателя неумолимо возвращает нас к реальности. В лучах восходящего солнца точка на небе начинает расти, приближаясь к нам на большой скорости.

- 8 -

Я выпрямляюсь верхом на Altaïr, чтобы он шел медленнее, прошу его пойти рысью, а затем шагом. Мой конь раздраженно трясет головой и шумно выдыхает. Затаив дыхание, мы следим, как к нам приближается самолет и с глухим стуком приземляется на снег в нескольких метрах перед нами. Altaïr встревоженно наблюдает за незнакомым объектом, нюхает воздух и водит ушами во всех направлениях. Его мышцы мелко подрагивают, он готов ринуться навстречу или прочь от потенциального хищника. Я глажу его и мягко разговариваю с ним, чтобы успокоить, но все равно чувствую, как он напряжен. Я рассматриваю маленький обтекаемый самолет на лыжах — он больше похож на самолет Джеймса

Бонда, чем на вертолет, которого я ждал. Логотип Hannibal Corp, заглавная буква H в равностороннем треугольнике, украшает борт самолета. Двигатель перестает урчать, боковое окно кабины открывается и в то же время на землю бесшумно выдвигается трап.

Пилот снимает шлем, надевает солнечные очки и спускается по трапу. Сжимая Altaïr икрами ног, я пытаюсь направить его к незнакомцу, но мой конь прочно стоит всеми четырьмя копытами на снегу и отказывается двигаться. Я настаиваю, но безуспешно, в конце концов я спешиваюсь и сам иду к пилоту. Мой жеребец бьет копытами, и я чувствую его беспокойство и недоверие. Я пытаюсь успокоить его, но он продолжает скакать взад и

вперед. Я более внимательно приглядываюсь к высокому человеку, который идет к нам. Несмотря на небольшое прихрамывание, он излучает невероятную уверенность, и не только из-за своей элегантной, хорошо скроенной западной одежды, легкой и в то же время теплой, и дорогих треккинговых ботинок. У него густые черные волосы, а его черная с проседью борода аккуратно подстрижена. Мы медленно приближаемся друг к другу, не отрывая взгляда, как два ковбоя в вестерне. Я инстинктивно опускаю левую руку в карман брюк и крепко сжимаю цилиндр, как пистолет. Мы оказываемся лицом к лицу, словно нам предстоит смертельная дуэль… Невероятно, я едва могу дышать. Кто сдастся первым?

Пилот протягивает руку в перчатке, как будто хочет пожать мою руку, и я инстинктивно протягиваю в ответ свою из вежливости. Но положение его руки вскоре дает мне понять, чего он хочет на самом деле. Развернув руку ладонью вверх, он требует, чтобы я отдал ему предмет, за которым он прилетел. Моя правая рука неуклюже тянется к карману, я неохотно вытаскиваю цилиндр и кладу его в его раскрытую руку. Увидев его, пилот теряет ко мне всякий интерес. Его губы искривляются в ухмылке, когда он смыкает пальцы вокруг цилиндра, и он сверлит меня ледяным взглядом голубых глаз из-под солнечных очков. Только когда он заговаривает своим хриплым голосом с мгновенно узнаваемым акцентом, я понимаю, что передо мной сам Джон Фицджеральд Ганнибал!

— Я очень вам признателен. Этот объект очень ценен… для науки.

Я хочу задать ему много вопросов, потому что хочу больше узнать об этом цилиндре, о выгравированных на нем символах и о том, откуда он взялся, но я лишь стою, открывая рот, как какая-то бестолковая рыба. Когда Ганнибал дает мне толстый конверт, я трясу головой и бормочу:

— Нет, нет, не нужно. Это же ради науки.

Ганнибал фыркает и пытается засунуть конверт мне в рубашку. В этот момент, видимо, думая, что на меня нападают, появляется Altaïr и яростно набрасывается на Ганнибала, который теряет равновесие

и падает на землю. Это уже не игра, как со мной, а решительное наступление. Его ноздри раздуваются, уши прижаты, он готов безжалостно покусать и затоптать моего обидчика. Я подбегаю к Ганнибалу, чтобы помочь ему встать, но от выражения его лица кровь стынет в моих жилах и я отступаю назад.

Ганнибал в ярости. Он встает с разгневанным видом, достает из внутреннего кармана тонкую раздвижную дубинку и раскрывает ее. Он заносит руку и с невероятной жестокостью ударяет Altaïr. На шее моего коня появляется длинный кровавый рубец. Я тотчас же бросаюсь к ним и встаю между Altaïr и Ганнибалом с поднятыми руками, и удар дубинкой приходится по моему лицу:

— Прекратите! Пожалуйста! Он не причинит вам вреда!

Ганнибал скрежещет зубами, его ноздри раздуваются. Одна щека у него нервно подергивается. Я ласково кладу руку на шею Altaïr и шепчу ему успокаивающие слова, не отрывая взгляда от Ганнибала. Он медленно цедит сквозь зубы:

— Рекомендую больше никогда не подпускать его ко мне.

Я переношу руку с шеи Altaïr на лоб, отталкиваю его и издаю резкий свист. Altaïr отходит назад, разворачивается и уносится прочь, подняв хвост и прижав уши, а потом останавливается на безопасном расстоянии. Я вижу, что он разгневан и готов

напасть при малейшем подозрительном движении, но я также знаю, что он будет меня слушаться. Ганнибал опускает, но не убирает свое оружие. Он идет к самолету, поднимается по трапу и захлопывает за собой окно кабины. Самолет отрывается от земли, как только запускается двигатель, и вслед ему летит гневное ржание Altaïr. Меня наконец-то настигает чувство страха и мои ноги начинают дрожать, как листья на ветру. Я шлепаю себя по щеке, чтобы собраться, и говорю себе, что худшее уже позади. Глубоко дыша и все еще дрожа, я иду к моему коню.

— Я… Я… Пойдем.

Даже не взглянув на банкноты, выпавшие из конверта, который обронил Ганнибал, я

зачерпываю горсть снега и прикладываю к ране Altaïr, чтобы очистить ее. Потом я возвращаюсь в наш лагерь пешком, подавленный и расстроенный этой встречей, как несчастный одинокий ковбой…

В лагере уже все проснулись и занимаются своими делами, не обращая на меня никакого внимания. Altaïr идет к реке, чтобы попить, а я с тяжелым сердцем вхожу в пустую юрту, забираю ноутбук и несколько вещей, которые нужны мне для возвращения в Улан-Батор. Если я потороплюсь, я успею на единственный сегодняшний автобус. Мне необходимо поговорить с кем-нибудь о том, что произошло, но, к сожалению, никто в моей семье не может мне помочь…

- 9 -

— Вот дурак, надо было брать деньги! Мог бы купить на них новый дели!

После этого путешествия, которое, кажется, длилось целую вечность, мне так и не удалось поспать, и реакция Салонки очень меня обижает. Она вообще-то очень умная, но не понимает, почему я никогда не приму ничего от такого человека, как Ганнибал. Какими бы альтруистическими ни были его устремления, только больной человек мог бы так жестоко ударить Altaïr. Взяв его деньги, я бы чувствовал себя грязным.

Салонка глубоко вздыхает и широко зевает, напомнив мне вдруг, что я поднял ее, как раз когда она собиралась заснуть. Она идет в

ванную и возвращается с антисептическим кремом, ватой и бинтами. Она выдвигает ногой стул и указывает на него подбородком:

— Ты выглядишь так, будто подрался с медведем. Давай сначала обработаем твои раны, а потом ты покажешь мне фотографии этого цилиндра. Если Ганнибал лично за ним явился, наверное, он и вправду ценный.

— Щиплет!

— Ты такой неженка! Ну, вот и все.

Когда Салонка берет мой телефон и начинает рассматривать фотографии, ее плохое настроение исчезает, сменяясь сильным любопытством.

«Невероятно!»

Она тянется к ящику стола и дает мне блокнот и карандаш.

«Жалко, что ты не сфотографировал костяной цилиндр. Это помогло бы нам лучше понять, что это такое. Попробуй нарисовать его по памяти, лошадиную голову и все остальные изображения.

— Есть, шеф! Пока я рисую карандашом, держа его в руке, как ребенок в начальной школе, Салонка загружает фотографии в свой ноутбук. Она компонует их вместе и в результате 3D-моделирования на экране появляется объемный предмет, такой же, как настоящий. Я впечатлен.

Салонка смотрит на мою картинку, сканирует ее и производит

такую же процедуру, как с фотографиями.

— Похоже?

— Если не принимать во внимание тот факт, что я рисовал его, как козел, страдающий от болезни Паркинсона, то да, очень похоже.

Салонка напряженно думает и пристально на меня смотрит.

— Древний язык и странные символы. Нам потребуется помощь с расшифровкой. Может быть, спросим в "Сети"?

Сеть… Это все те интернет-пользователи, как анонимные, так и известные в своей области, которые помогли нам создать систему обучения для детей монгольских кочевников. В нее входят люди разных

национальностей, использующие всевозможные формы знания во всех областях и помогающие друг другу. Сеть отлично подходит для поиска ответов на наши вопросы!

Пока я завариваю очень крепкий чай, Салонка что-то набирает на клавиатуре, как одержимая. Если она решает заняться каким-то проектом, ничто и никто не может встать у нее на пути и сломить ее силу воли и энергию… Я так и вижу, как она хмурится, нетерпеливо сдувает волосы, лезущие в глаза. Ее длинные стройные пальцы танцуют по клавиатуре, время от времени прерываясь, чтобы заправить волосы за ухо. Она говорит, что однажды побреется налысо. Надеюсь, что она никогда этого не сделает, потому что мне

ужасно нравятся ее непослушные волосы: густые, красновато-коричневые кудри, не пропускающие солнечный свет. Я бы мог часами гладить ее волосы, вдыхая их запах. Но я просто стою, как дурак, и смотрю ей в спину с двумя чашками чая, обжигающими мне ладони, пока она не ударяет по клавише «Ввод» и не откидывается на кресле, распрямив шею и вытянув назад руки с расправленными, как пятиконечные звезды, пальцами.

Она встает и подходит ко мне, чтобы взять свою чашку чая.

— Спасибо! Чего это ты на меня уставился? У меня лицо грязное или что?

Конечно, я не могу сказать ей, как она меня завораживает и как

сильно нравится мне. Вместо этого я отвожу глаза, чувствуя, что краснею, и спрашиваю:

— У тебя есть зеркало?

- 10 -

После такой идиотской реплики любая другая девушка влепила бы мне пощечину или побежала бы смотреться в зеркало. Но не Салонка. Она отвечает, как всегда остроумно:

— Да, в рюкзаке. А что, хочешь накрасить губы?

Пока она сидела в кресле, подняв голову и расставив руки, как звезды, меня осенило: что, если мы попробуем расшифровать символы на костяном цилиндре при помощи зеркала? Я вспоминаю, как я уронил цилиндр и от него остался прямоугольный отпечаток на плотном снегу, и объясняю свою идею:

— Символы на поверхности выпуклые. Если бы мы прокатили цилиндр по

восковой пластине или свежей глиняной дощечке, как наши предки, то отпечатки были бы…

— В зеркальном отражении!!!

Вместо того, чтобы достать зеркало из сумки, Салонка бросается к компьютеру и вводит команду, чтобы перевернуть изображения. Она удивленно восклицает:

— Какой гениальный способ передачи письменного сообщения! Его легче спрятать, он не такой громоздкий и намного более прочный, чем глиняная дощечка или пергамент. Перевернутые символы похожи на древнегреческий. Тут есть группы слов и все эти переплетающиеся геометрические символы… Но какие тайны они скрывают???

Словно в подтверждение моей интуитивной догадки, мы получаем сообщение от Талилы, студентки из Австралии, изучающей примитивное искусство, с фотографиями кусочка цветной ткани, покрытого стеклом, и серого цилиндра с выпуклыми символами, очень похожего на наш. В него вставлена ось, а рядом с ним расположены цветные чернила в горшочках из обожженной глины. Сообщение Талилы слегка иронично:

«Ребята, если вы собирались изобрести процесс печати повторяющихся этнических узоров на ткани, чтобы запустить новую модную тенденцию, вам следует знать, что эту технологию запатентовали более 2500 лет назад в Финикии! И наймите

профессионального дизайнера, чтобы он выполнил рисунки, если вы, конечно, не поклонники наивного искусства!»

Салонка отправляет ей сообщение с благодарностью и поворачивается ко мне с вызывающим блеском в глазах.

— Если бы у меня была глиняная дощечка и я бы прокатила по ней костяной цилиндр, я бы смогла напечатать секретное послание. Но откуда я знаю, как его прочитать и что означают эти символы, если у меня нет дешифратора?

Охо-хо, ну вот опять. Я компьютерщик, специалист по шифрованию данных, а не хакер, взламывающий секретные коды! Все мои друзья постоянно просят меня помочь им найти

фильмы и сериалы, как только они выходят на экран, или поиграть бесплатно в игры, и я никогда не могу им отказать. Но это совсем другая песня. Как я смогу проникнуть в головы людей, которые жили так давно, и понять их систему шифровки? Но я не могу сопротивляться красивым глазам Салонки, смотрящим на меня в упор, и ее нежной руке на моем плече. Я пытаюсь ее умаслить:

— Мне нужно будет выяснить, к какому периоду это относится, чтобы знать, откуда начать. Ты могла бы спросить у каких-нибудь экспертов по древним языкам и историков, изучающих древние реликвии?

Салонка лучезарно улыбается и вручает мне мой ноутбук.

— Я уже отправила тебе изображения. Ты можешь сделать это сам!

Она наливает нам еще по чашке чая. Ночь только начинается!

- 11 -

Перед тем как погрузиться в работу по расшифровке, я вспоминаю тот момент, когда я нашел первый цилиндр, частично покрытый змеиной кожей. У меня в голове возникает ирреальное видение ледяной лошади. Связан ли цилиндр с лошадью? Когда я подключался к камерам временной лаборатории рядом с тем местом, где я упал, Жаргал-сердцеед как раз изучал змеиную кожу. Мне нужно избавиться от этой глупой ревности и узнать, какие открытия были сделаны в этой лаборатории. Я собираюсь посмотреть, как далеко они продвинулись. Учитывая скорость, с которой летает самолет Ганнибала, металлический цилиндр уже наверняка у ученых. Может быть, они уже разгадали таинственное послание, которое находится внутри?

Я использую голосовую команду, чтобы подключиться к камере временной лаборатории и увеличиваю изображение, которое относится к отделу, занимающемуся змеиной кожей. Хм, похоже, что с анализами у Жаргала большой прогресс, — возле его стола собралось много людей. Но нет, они смотрят на экран, показывающий ромбовидные чешуйки с внешней поверхности змеиной кожи, растянутые и зажатые между двумя большими стеклянными пластинками. Какой-то ученый, наверное, герпетолог, специалист по амфибиям и рептилиям, делает доклад о результатах своего исследования.

— Этот образец, принадлежащий к подвиду южных носатых гадюк, которые

очень ядовиты, нашим предварительным оценкам, жил приблизительно 2300–2400 лет назад. Согласно нашей базе данных, эта гадюка не могла приползти из Монголии или из соседних регионов, поскольку этот вид распространен только на островах Греции. Таким образом, ее привезли, скорее всего, уже в мертвом виде, о чем свидетельствуют следы этого хирургически точного разреза. Внутренние органы были удалены и заменены… чем-то. Чем-то длиной до 20 сантиметров и диаметром 3 сантиметра. Кожа была очищена и обработана солью с целью сохранения. По краям были проделаны отверстия, и затем края были сшиты между собой с объектом внутри… Вы сказали, что объект еще не найден?

Я в бешенстве! Неужели Ганнибал не отдал им цилиндр??? Человек, известный как защитник науки, оставил находку себе???

Но мне некогда думать об этом возмутительном факте, так как мои глаза неотрывно следят за тем, что происходит на экране. Стеклянная пластина поворачивается и становится видна внутренняя поверхность чешуек. Прищурившись, я вижу грубые отметки на коже, оставленные некоторыми из символов на металлическим цилиндре, в том числе и двумя звездами!

— А теперь я передаю слово моим коллегам с кафедры лингвистики и науки о символах! — заканчивает свою речь герпетолог. — Сочту за

честь, если вы будете держать меня в курсе результатов ваших исследований.

Мое первое побуждение — отправить в лабораторию изображения, которые смоделировала Салонка, но я так шокирован жестокостью Ганнибала и так напуган его финансовым всемогуществом, что просто сижу, словно парализованный, как в детстве, когда совершил какой-то дурной поступок и вызвал этим гнев отца. Однажды я вырасту и не буду таким робким, но сейчас я могу только думать о том, что сделает со мной Ганнибал, если узнает, что я отправил изображения в лабораторию. Что же мне делать?

К счастью, Салонка отрывается от своих исследований и обращается ко мне, спасая меня от прострации.

— Если верить Ангелосу Косеоглу из Афин, эти буквы относятся к одному из нескольких древнегреческих диалектов. Этот может относиться к середине четвертого века до нашей эры. Ему кажется, что он узнает аттический-ионийский диалект, главный официальный язык при дворе Македонии, но он хочет более подробно изучить его, чтобы сказать точно.

— Македония — это регион на севере Афин, если я правильно помню. А что он узнал после первого ознакомления с изображениями?

— Символы похожи на некое заклинание, призванное защитить сына Зевса или его лошадь. Очевидно, оно содержит какие-то весьма

неприятные угрозы, отпугивающие воров. Пока что не очень понятно. А что у тебя, ты что-нибудь узнал? — спрашивает она, усаживаясь рядом со мной и заглядывая в мой экран.

Чувствуя комок в горле от волнения, я рассказываю ей, что мне удалось узнать о змеиной коже и сообщаю, что дата совпадает с предположением Косеоглу. Я также рассказываю ей о поступке Ганнибала и делюсь с ней опасениями, что он может использовать цилиндр в корыстных целях. Салонка задумчиво надула губы.

— Не могу предположить, что он задумал, если только он не коллекционирует археологические побрякушки. На самом деле, я ничего не знаю про Ганнибала, кроме

того, что он иностранный бизнесмен и филантроп. Ты делал поиск по его имени?

Я отрицательно качаю головой. Салонка трет глаза и возвращается к своему компьютеру.

— Давай посмотрим, что про него пишут в сети. Может, это пресечет твою паранойю на корню!

Я очень надеюсь, что Салонка права. Но глубоко внутри я чувствую странную тревогу. Что скрывается под идеальной внешностью Ганнибала?

- 12 -

Пока Салонка читает про Ганнибала, я возвращаюсь к наблюдению за камерами.

— Ты не поверишь! Я даже поперхнулся от неожиданности.

— Что такое? Ты узнал что-то еще об этом мерзком Ганнибале?

— Спелеологи нашли всадника на дне расселины, в которую я провалился. Посмотри на экран!

Через камеры, крепящиеся к каскам спелеологов, мы видим дно пропасти, в которую угодил несчастный всадник.

Салонка садится рядом и просовывает свою руку под мой локоть, сжимая мое плечо.

— Подумать только, что это могло случиться с тобой…

Если бы на экране не было этого печального зрелища — скрюченного тела, вмерзшего в лед, — я бы обнял Салонку, покрыл поцелуями ее шею, коснулся ее губ и…

— Ты это видел? — вскрикивает она, отстраняясь от меня и показывая на точку на экране.

Только не говорите мне, что она до сих пор сходит с ума по ослепительной улыбке Жаргала! В любом случае, я снова упустил свой шанс. Иногда я жалею, что Салонка такая умная и всем интересуется. Любая другая девушка, несомненно, уже давно поддалась бы моему неизъяснимому

очарованию. Но, с другой стороны, разве я мог бы заинтересоваться другой девушкой, кроме Салонки?

— Поверх туники на нем надеты доспехи и он где-то потерял одну сандалию, бедняга.

А, так ее интересует всадник. Я представляю, что рядом с этим древним воином лежит меч, а его лодыжка защищена наголенником. На мгновение я воображаю, что скачу на Altaïr по снегу в своих сандалиях, и невольно содрогаюсь. По сравнению с воинами из прошлого я просто слабак…

— Отойдите. Ничего не трогайте, мы отправляем сюда команду, —

рявкает кто-то, и спелеологи покидают место

находки. К моему большому разочарованию, их камеры отворачиваются от всадника и показывают теперь только скалистые выступы с веревками, карабинами, оттяжками и крюками.

В лаборатории разворачивается бурное обсуждение. Одни говорят о крупнейшей исторической находке, о Нобелевской премии, другие утверждают, что нужно связаться с прессой. Заведующий лабораторией просит тишины. Траурным голосом он объявляет:

— Нам придется все упаковать. Правительство только что назначило Hannibal Corp для продолжения операции.

Среди разочарованного гвалта я различаю чей-то грустный голос.

— Они привезут тяжелую артиллерию и припишут себе все заслуги. Вгрызутся в гору и увезут на своих самолетах с рефрижераторами все наши находки в США. А мы…

Салонка пристально на меня смотрит.

— Когда именно ты уезжаешь в Массачусетс? Хочу напомнить, что один из филиалов Hannibal Corp специализируется на криогенике и находится всего в нескольких метрах от твоего университета.

Я внезапно понимаю, что у меня нет ни малейшего желания уезжать в США, если Салонка останется в Монголии. Меня удручает эта перспектива.

— Я… совершеннолетие в США наступает в 21 год — так что мне нужно согласие моего отца.

— И?

— Я еще у него не спросил, — жалобно отвечаю я. — Но Салонка, я…

— Как тебе не стыдно! — возмущенно восклицает Салонка и встает передо мной, сверкая глазами и упершись руками в бедра, как разгневанная богиня. — Поторопись! Собирай свои вещи и поезжай домой сейчас же. Когда у тебя появляется возможность учиться в одном из лучших университетов, ничто не имеет значения!

И с этими словами она захлопывает передо мной дверь. Я такой болван!

- 13 -

Я ухожу из общежития с тяжелым сердцем. Мне нужно использовать оставшиеся до рассвета часы, чтобы немного поспать, но мой мозг работает, как заведенный, и я думаю, что мне не удастся заснуть. Я брожу по пустынным улицам с идентичными бетонными зданиями, построенными в 1970-е годы, в советское время. По привычке ноги сами ведут меня к университету. При помощи карты-ключа я прохожу в библиотеку — здесь студенты, страдающие от бессонницы, могут позаниматься или просто побыть наедине с собой. В библиотеке ни души. Я направляюсь в отдел истории, изучая карточки на полках, пока не нахожу раздел древней истории. Я провожу по корешкам книг указательным пальцем,

все еще замотанным, но уже выглядывающим из порванных бинтов. Может быть, в одной из этих старых книг содержится ключ к пониманию того, что этот древний всадник делал в Монголии, среди вершин Алтайских гор?

— Не спится, юный Баттушиг?

Я удивленно вскрикиваю и поворачиваюсь к источнику звука. За горой книг на столе я вижу знакомую лысину.

— Профессор Тэмуджин!

— Иди, сядь со мной и расскажи, что ты ищешь. У меня есть чай в термосе.

После нескольких глотков соленого чая у меня вырывается какой-то бессвязный лепет. Дружеская

улыбка профессора становится шире и он ободрительно кивает, чтобы я продолжал. И тут плотину прорывает. Я рассказываю ему о своих страхах, о том, что мне предстоит уехать в Америку и оставить позади все, что я знаю; о том, что я недостаточно хорош; о непонимании между мной и отцом… Когда я заканчиваю, профессор оглядывается на книжные полки с ласковым выражением на лице.

— Забавно, что искать ответы ты пришел сюда, к старым книгам. Но, знаешь, «мир — это книга, и те, кто не путешествуют, читают лишь одну ее страницу». Это сказал Августин Блаженный, христианский теолог и философ пятого века.

Я киваю; профессор знает, как я люблю учиться и как меня заинтересовать. Наливая еще чая, он спрашивает:

— Что привело тебя в раздел древней истории? Захотел почерпнуть немного мудрости?

— О нет, профессор. Я объясню, — продолжаю я, открывая свой ноутбук, чтобы показать ему изображения цилиндра.

И извергаю на него целый поток слов, рассказывая обо всем, что удалось узнать нам с Салонкой. При упоминании ее имени в глазах профессора мелькает озорной огонек, но он воздерживается от комментариев и продолжает внимательно меня слушать. Когда я заканчиваю свой

рассказ, он долго молчит. Затем он произносит имя.

— Хубилай. Он был одним из наших самых способных студентов и сейчас работает в Hannibal Corp. Он настроил в компании систему компьютерной безопасности. Мне кажется, я уже упоминал о нем, довольно часто, на самом деле. Хочешь, я помогу тебе с ним связаться? Это позволит тебе избежать рискованных попыток проникнуть в систему. Hannibal Corp — это очень могущественная и всезнающая организация.

Я с благодарностью соглашаюсь. Затем мой профессор достает из своего старого портфеля что-то, завернутое в промасленную бумагу.

— Ешь. Тебе понадобятся силы, чтобы вернуться в степь.

Я пытаюсь отказаться, но тщетно; я знаю, что в этой битве мне не победить. Я благодарю профессора, почтительно кланяюсь и ухожу из библиотеки. Я иду по городу, который постепенно начинает просыпаться, и направляюсь на автобусную остановку. Было приятно поговорить с учителем. Осталось только встретиться с отцом!

Но когда я наконец приезжаю на стоянку моей семьи, мне хочется закричать от отчаяния — там никого нет! Должно быть, они решили перебраться в другое место и за два-три часа разобрали юрты и упаковали все вещи. Отпечатки копыт и

следы, оставленные скотом, ведут на юг, но я не знаю, куда именно они могли отправиться. Глубоко вздыхая, я решаю взобраться на горный склон, все еще покрытый снегом, чтобы осмотреться. Прикрывая глаза руками, чтобы меня не слепило солнце, отражающееся от льда, я замечаю вдалеке большую темную группу двигающихся людей. Весь аил, включая скот, движется, как единый организм. Отлично, думаю, мне нужно поторопиться, чтобы их нагнать…

- 14 -

Кажется, я иду уже целую вечность, и силы начинают меня покидать. Маленький пончик, который дал мне профессор, уже давно съеден; очень надеюсь, что мои родные уже недалеко. На земле все меньше и меньше снега, тут и там виднеется молодая поросль, жаждущая солнца и призывающая весну. Степной ветер доносит звуки блеяния и людские голоса. Я почти у цели. Ну, наконец-то! Я поднимаюсь на вершину холма и передо мной открывается удивительное зрелище. Я вижу залитую солнечным светом зеленую долину, через которую протекает река. Это новое место для пастбища, которое выбрал аил, и коровы, быки, овцы, бараны и лошади, которым не терпится попробовать свежую траву,

радостно на нем резвятся. Их энергия придает мне силы и я вскоре настигаю стоянку моей семьи.

Я вижу отца, который вместе с Гамбатом и несколькими другими мужчинами аила уже вбивает колышки для овечьих загонов. Другие расставляют по кругу выпуклые решетки, растягивая их гармошкой. Они крепят большие жерди, которые были связаны вместе, к центральному куполу, как спицы зонтика, поднимают всю конструкцию вверх и помещают ее на два шеста по центру. Наконец, эта устойчивая платформа надежно фиксируется несколькими крепкими узлами на кожаных веревках юрты. Я всегда говорил, что монгольские кочевники — это моряки степи!

Я замечаю мать, расправляющую на земле войлочную крышу, и радостно приближаюсь к ней. Ее глаза радостно блестят, она широко улыбается, но обняться мы сможем, только когда она закончит свою работу. Я беру шест, просовываю его в войлок и помогаю соседям поднять и водрузить тяжелую ткань на верхнюю часть каркаса. Мы расправляем ее поверх купола и осторожно стягиваем вниз. Затем мы спускаем ткань по круглым решетчатым стенам с обеих сторон от центрального входа и также стягиваем ее вниз. Внутри юрты бабушка и сестры расправляют на дощатом полу ковры, после чего на свои места будут поставлены печь, кровати и сундуки.

Все соседи помогают друг другу, поэтому через какие-нибудь два-три часа все юрты поставлены и печи затоплены. После этого старшие члены аила делают приношение в виде молока нашему небесному отцу Тенгри, нашим предкам и духам-хранителям, чтобы они охраняли скот и жителей юрт. Я набрасываюсь на сладкие пончики, данные мне сестрами, которые болтают без умолку, рассказывая мне о своих приключениях, и вдруг раздается громкий взрыв. Собаки аила начинают истерично лаять. Разражается ужасная гроза, и ливень так и хлещет по степи. Для нас грозы — такое же бедствие, как нападение волков на наши стада. Вода уже покрывает пол юрты и вот-вот затопит ковры. Панические крики женщин и детей заставляют меня действовать. Я приказываю сестрам лезть на кровать и не двигаться, пока не вернутся взрослые. А сам выбегаю из юрты, чтобы помочь своим людям.

Матери забирают детей и уводят их в юрты. Овцы в загоне блеют от страха, пытаясь залезть друг на друга, в то время как уровень воды стремительно повышается. Почему же они в загонах, если до ночи еще так далеко? Где мой брат, отец и все мужчины аила???

О нет! Они, наверное, отправились к древнему дереву на вершине соседней горы, чтобы привязать разноцветные ленточки к его ветвям, помолиться духам наших предков и духам природы и попросить у них благодатной весны. К тому времени, как они вернутся, ливень затопит даже рыбу в реке! Кто-то должен выпустить овец из загона! Я издаю громкий свист и слышу моментально узнаваемое ржание

в ответ: Altaïr, презрев бурю, скачет ко мне. Я обхватываю его руками за шею и, используя метод, которому я научился во время моих поездок по степи, перекидываю ноги через его круп и усаживаюсь ему на спину. Я сжимаю моего скакуна ногами и направляю к загонам для животных. Altaïr храбро несется через ручьи, разбрызгивая копытами грязную воду.

Мы добираемся до загона. Я дергаю за веревки, привязанные к входным шестам, и овцы выбегают в неописуемой панике, сталкивая нас с дороги. Они бегут таким же плотным потоком, как струи дождя, обрушивающегося на наши головы, и направляются к бурлящей реке. Они совсем обезумели! Я сжимаю ногами бока Altaïr и на бешеной скорости

мы догоняем овец и останавливаемся перед стадом. Altaïr встает перед ними на дыбы, направляя их в другую сторону. Молодец, мой Altaïr. Мы ведем стадо обратно, вверх по течению реки, чтобы укрыться высоко в горах. Когда буря кончится, нам нужно будет их найти; надеюсь, что волки не заставят нас дорого за это заплатить, но лучше уж рискнуть и потерять несколько овец, чем потерять все стадо. Это одна из тех вещей, которым научил нас мой отец. Вдруг я слышу испуганное блеяние позади. Дождь такой сильный, что из-за него не видно дневного света. Я вслепую иду вперед, и вдруг земля исчезает под копытами Altaïr. Он пробирается по грязевому потоку, который неизбежно приведет нас к реке. В воде перед нами барахтается что-то белое — наверное, ягненок. Я направляю Altaïr туда. Я хватаю ягненка рукой и затаскиваю его на шею Altaïr, крепко прижимая к груди. Мой жеребец сопротивляется течению из всех сил и, наконец, вырывается из грязи и встает на твердую почву. Он фыркает и инстинктивно возвращается к нашему лагерю.

Буря заканчивается так же внезапно, как началась, и степь снова озаряется бледным светом. Теперь, когда самое худшее позади, я чувствую, как адреналин постепенно покидает мое тело. Слегка ошалевший, я иду к юртам, чтобы оценить масштаб повреждений. Как тайфун, налетевший на яхту в океане, эта буря унесла все, что не было надежно привязано. Везде валяются вещи: белье, повешенное сушиться, разбитая глиняная посуда, седла, сломанная деревянная мебель… Навстречу мне бежит женщина в слезах, следом за ней другие. Она бросается на меня и вырывает у меня извивающегося и поскуливающего ягненка, которого я по-прежнему крепко прижимаю к груди.

— Тэтчу! — повторяет она снова и снова, всхлипывая от облегчения.

Я понимаю, что мой ягненок — это на самом деле Тэтчу, ее младший сын. Хотя Тэтчу только недавно научился ходить, он умудрился ускользнуть от своей бдительной матери и отправился изучать новую стоянку, а потоки дождя и грязи утащили его. К счастью, Altaïr помог мне спасти его! В глазах у меня начинает темнеть, и я чувствую, как меня кто-то хватает, снимает со спины Altaïr и тащит в юрту...

-15-

Когда я просыпаюсь, над мокрой степью сияет ласковое солнце. Косые лучи проникают сквозь тоно, деревянный центр кровли, который служит как дымовым отверстием, так и главной опорой для всей конструкции. Я некоторое время сонно моргаю, а затем встаю и иду к выходу.

Я протягиваю руку, чтобы открыть дверь, и замечаю, что на руках уже нет бинтов. Я недоуменно таращусь на свои черно-синие кончики пальцев. Потом я окончательно просыпаюсь и делаю несколько шагов по мокрой, как губка, земле. Уже смеркается. Мужчины аила, должно быть, прибежали от своего места паломничества и сейчас выполняют общественную работу: собирают

разбредшийся скот, сушат ковры, настенные украшения, мебель и пытаются восстановить все, что только можно. Образ жизни кочевников предполагает готовность ко всякого рода неожиданностям. Температура может колебаться от -40° до +40°, и им приходится переходить на новое место каждый сезон, а то и чаще, если нужны новые пастбища. Не говоря уж о стихийных бедствиях, как, например, сегодняшняя буря. Я восхищаюсь силой моего народа, их непоколебимой солидарностью перед лицом трудностей. Никто не жалуется; наоборот, люди подбадривают друг друга горловым пением.

Меня заметили мои сестренки: они бегут ко мне, гогоча, как дикие гуси. Они набрасываются на меня, и я

падаю на землю, они покрывают меня поцелуями и хохочут так, что у меня в ушах стоит звон. Вдруг надо мной нависает тень, отбрасываемая кем-то в лучах заходящего солнца, и смех сестренок смолкает. Они разбегаются так же быстро, как прибежали; резко поднявшись, я оказываюсь лицом к лицу с отцом.

Он долго бесстрастно на меня смотрит. Затем он медленно раскрывает руки, чтобы обнять меня, и я с облегчением обнимаю его в ответ. Все еще храня молчание, отец жестом предлагает мне войти в юрту и сесть. Я до смерти напуган, но изо всех сил стараюсь ему этого не показывать. Отец достает из кармана металлическую коробочку, открывает ее и дает мне. Ого! Нюхательный

табак? Означает ли это, что он считает меня мужчиной? Слегка дрожащей рукой я беру щепотку табака, кладу ее на тыльную сторону ладони между большим и указательным пальцем и вдыхаю едкий порошок. Пока отец забирает табак со свойственным ему спокойствием, на меня нападает приступ чихания. Интересно, привыкну ли я когда-нибудь к этому мужскому ритуалу. Когда я, наконец, перестаю чихать, я робко смотрю на отца и жду, пока он заговорит.

— Я поговорил с твоей матерью.

Наступает долгая тишина, и беспокойство грызет меня, как голодная крыса. Затем он мрачно продолжает:

— Мне жаль, что ты не выбрал жизнь кочевника-скотовода, как твой отец и все твои предки. Я даже молился Тенгри, чтобы он наставил тебя на путь истинный. Но я решил уважать твой выбор.

Мое сердце на мгновение перестает биться. Отец легко вздыхает и встает, чтобы выйти из юрты. Я тоже встаю и кланяюсь ему с благодарностью. Он достает свернутый конверт из кармана своего дели и засовывает его в мой карман.

— Будь осторожен в Америке.

Не сказав больше ни слова, он быстро выходит из юрты. Не припоминаю, чтобы отец хоть когда-нибудь говорил мне так много слов за раз. Я

разворачиваю конверт, который он мне дал, и открываю его. В нем лежит разрешение на мое обучение в Массачусетском технологическом институте. И еще пачка помятых тугриков мелкого достоинства. Ну вот опять. В глазах щиплет и подступают слезы. На этот раз я их не сдерживаю.

- 16 -

По пути на автобусную остановку, с которой я должен уехать в Улан-Батор, я неожиданно встречаю профессора Тэмуджина и Салонку! Он приехал встретить меня на своей старенькой раздолбанной машине и, прежде чем что-либо объяснить, спрашивает меня, была ли моя поездка успешной. Я показываю ему скомканный конверт и он довольно кивает. Салонка, наоборот, очень разговорчива.

— Профессор Косеоглу рассказал мне, откуда взялись цилиндры и символы на них. Они из Македонии и относятся к 350–330 годам до нашей эры. Однако он все еще не может расшифровать геометрические символы.

— Профессор, что им было известно о математике и геометрии в то время?

— В 600 году до нашей эры Пифагор формализовал ряд ключевых понятий, которые используются до сих пор, например, целые числа, квадрат целого числа, свойства прямоугольных треугольников, число пи, золотое сечение, пятиугольник и т. д. и представил их в чисто математическом выражении. Некоторые тайные общества, такие как масоны, до сих пор используют открытия Пифагора как основу своей внутренней политики и…

Мой профессор легко увлекается; я мог бы слушать его часами. Но мне нужно вернуться к теме нашего разговора и я громко кашляю, чтобы перебить его.

— Значит, цилиндры относятся к тому периоду, когда Пифагор уже все это формализовал?

— Определенно. Эти знания распространились по всем крупным государствам того времени. Профессора назывались наставниками. Они посвящали себя воспитанию наследников престола и представителей аристократии, обучая их философии, наукам, военному делу…

Мы приезжаем на парковку университета и профессор замолкает. Как только мы входим в библиотеку, Салонка направляет меня к столу, заваленному книгами, берет мой ноутбук и кладет его на стол перед стулом.

— На экране у тебя изображения костяного цилиндра, как обычные, так и трехмерные. Я стерла буквы, которые Косеоглу определил как принадлежащие к македонскому языку, но не имеющие, на первый взгляд, никакого значения. Однако здесь есть куча странных символов, которые я не понимаю. Теперь твоя очередь.

Ого, это выглядит, как сверхновая. Я поворачиваю изображение во все стороны, чтобы проверить, получится ли из символов геометрический узор, просто чтобы создать какое-то подобие порядка из хаоса, но в голову ничего не приходит. Хотя… у всех этих символов есть прямые углы, которые так любил Пифагор. Отсортировав их, я

получаю 24 разных символа, но все они имеют простые геометрические формы. Я выделяю группу из 18 символов, у которых есть линии одинаковой длины. Они расположены друг рядом с другом, под прямым углом, по парам, по три или четыре, образуя квадрат. У половины из этих 18 символов есть точка в углу, если они состоят из двух линий, на центральной линии, если линии три, и в центре квадрата, если линии четыре. Я вдруг начинаю смеяться.

— Кресты и линии!

Профессор озадаченно на меня смотрит, поэтому я поясняю свою мысль.

— Это напоминает мне игру, в которую мы играли в детстве.

При помощи голосовых команд я отделяю девять символов с точками от других и располагаю их в виде сетки из девяти квадратов с точками внутри каждого.

— Замечу, оставшиеся девять символов симметричны, — говорит профессор. — Смотрите, пустая сетка для игры «Кресты и линии», — продолжает он, ударяя по клавишам моего ноутбука.

Я добавляю две симметричные формы, чувствуя покалывание в спине.

— Салонка, сколько букв было в алфавите, который использовался в Македонии?

— Двадцать четыре. Восемнадцать согласных и шесть гласных,

так же как в древнегреческом. Вот он. — говорит она, нажимая несколько клавиш, и на экране появляется алфавит.

Я создаю сетку, которая совмещает 18 квадратов из игры с 18 греческими согласными, а затем заменяю геометрические формы на цилиндре согласными. Я просматриваю треугольники и ромбы, которые, как я полагаю, являются гласными в разных сочетаниях.

Вдруг Салонка, которая незаметно подошла сзади, удивленно вскрикивает:

— Вот! Увеличь этот ряд. Я пошлю его Косеоглу. Мне кажется, я узнаю слово, которое было на металлическом цилиндре…

Άλογο του Αλεξάνδρου, ανίκητος στην πλάτη σας θα είναι αθάνατο δύναμη αστέρι.

Не успел профессор Косеоглу получить отрывок, как тут же отправил перевод. Профессор Тэмуджин так изумлен, что лишь неразборчиво бормочет:

— Невероятно, это… Баттушиг, секретное послание касается кое-кого настолько же известного, как Чингисхан для нас! Александра Македонского, одного из величайших завоевателей, и его знаменитого коня Буцефала!

В этот момент в углу экрана появляется уведомление о том, что у меня есть новое сообщение. Я инстинктивно открываю его и чуть не

прыгаю от радости, когда вижу, кто его отправил. Это Хубилай, бывший студент нашего университета, который сейчас работает в Hannibal Corp. Профессор Тэмуджин дал ему мой адрес электронной почты и передал мою просьбу, когда я уехал поговорить с отцом. Из уважения к своему бывшему преподавателю Хубилай согласился прислать мне фотографии объектов, относящихся к телу всадника, найденного во льду. Помимо фрагментов одежды и брони, здесь есть металлический треугольник с выгравированными символами, несколько золотых монет и два свитка.

Сообщение Хубилая немногословно. «Первый документ — это военный «пропуск», а второй — переводной вексель. Оба документа

относятся к 326 году до нашей эры и подписаны Птолемеем, полководцем Александра Македонского.

— Я думала, что Птолемей был первым из династии египетских фараонов, — говорит Салонка.

— Это действительно так, — отвечает профессор Тэмуджин. — Сначала он был полководцем, а затем стал царем Египта, через пять лет после смерти Македонского.

Профессор Тэмуджин подзывает нас поближе и показывает на экране карту завоеваний Александра Македонского после того, как он покинул Македонию в 334 году до нашей эры. Он указывает на город Александрия Буцефала, находящийся сегодня где-то в Пенджабе.

— Здесь произошла последняя битва в 326 году, после чего войска стали отступать. Любимый конь Македонского Буцефал исчез, и Александр основал город, который назвал в его честь.

Затем он находит на карте Алтайские горы и проводит от них линию к Пенджабу.

— Вот тот путь, который, возможно, проделал всадник, найденный во льду.

Я возвращаюсь к своему ноутбуку, чтобы прочитать перевод тайного послания на костяном цилиндре.

«Конь Александра, непобедимого всадника будешь носить на спине со звездой бессмертия».

Опять эта чертова звезда… Я беру изображение металлического треугольника со сломанным концом, делаю четыре копии, поворачиваю все пять изображений и располагаю их так, чтобы они соприкасались основаниями. Получается то, что я и думал: пятиконечная звезда… Звезда бессмертия, печать всемогущества, сломана. По спине пробегает холодок. Это означает, что у Ганнибала есть один фрагмент звезды, и…

Меня охватывает страх, вероятно, иррациональный, но совершенно не контролируемый. Бесконечные вопросы «а что если», крутящиеся в моей голове, приводят меня к ужасающему выводу:

Если Джон Фицджеральд Ганнибал, обладающий мощной сетью сбора информации, финансовой поддержкой и самыми совершенными технологиями,

найдет все части сломанной печати и соберет их вместе,

а также найдет Буцефала…

Тогда он станет таким же могущественным и непобедимым, как один из величайших завоевателей — и диктаторов — во всем мире!

Я должен остановить его! Но как Салонка, профессор Тэмуджин и я будем в одиночку бороться с жаждой власти и огромными ресурсами Ганнибала?

Вы, члены Сети, как неизвестные, так и знаменитые в своей области, представители всех национальностей, вооруженные своими знаниями и поддержкой в самых разных сферах жизни, я надеюсь, что вы присоединитесь к нам, чтобы мы вместе нашли фрагменты печати всемогущества, прежде чем это сделает Ганнибал. Я надеюсь, что мы остановим его, и он не сможет заполучить в свои руки такую опасную власть!

Прочитайте новую историю саги о легендарных лошадях!Amira

Загрузить: